Этот разговор произвел на Ерошкина сильное впечатление; раньше ему и в голову не приходило, что вся эта история может так быстро и разом кончиться, и для этого не надо ни Сталина, ни секретариата партии, ни, наконец, Ежова — одного маленького Клеймана совершенно достаточно. Он понимал, что Смирнов не преувеличивал: все в самом деле висело на волоске, и, хотя сейчас бояться как будто было нечего, он вдруг почувствовал, что командовать парадом ему вряд ли будет по силам. Энергичный Клейман, может, был бы здесь и больше к месту. Смирнову он, конечно, говорить этого не стал, и они, выяснив, что ближайший поезд в Ярославль отходит только через три часа, два из них проговорили о Ярославле. В основном о секретаре тамошнего обкома. Смирнов напирал на то, что, похоже, в деле Веры он полностью на их стороне, без него быстрый арест Клеймана никогда бы не удался. Ерошкин же играл дурачка и через слово беспокоился, что мотивы ярославца, почему он так решительно и, главное, с первого дня, как Вера оказалась в Ярославле, ее прикрывает, ему совершенно не понятны. В конце концов они сошлись на том, что если кто и может им здесь помочь, то это один Клейман.
Поезд, на котором Ерошкин должен был ехать в Ярославль, отходил в одиннадцать часов вечера, он был неспешный, хотя и числился по разряду скорых и прибывал в Ярославль в семь часов утра. Их управление забронировало ему место в мягком вагоне, и Ерошкин знал, что отлично выспится, а может быть, даже окажется в купе один, без соседа, и тогда будет совсем замечательно. Он был доволен, что уезжает из Москвы: три месяца почти беспрерывных допросов вымотали его до последней степени, и сейчас он ничего не мог с собой поделать — радовался этой командировке, будто ехал на курорт. В сущности, основания для хорошего настроения у Ерошкина были; благодаря бдительности и реакции Смирнова, Клейман, который и впрямь едва не пустил их под откос, был нейтрализован. Он сидел в одиночке, и у Ерошкина впервые в этом бесконечном цейтноте — с самого начала дело Веры было какой-то несуразной гонкой, в нем все и всегда висело на волоске — появилось окно. С этим, что он может никуда не спешить, Ерошкин и приехал в Ярославль.
На вокзале его встретил шофер, потом оказалось, что именно он и работал на Смирнова. Ерошкин, конечно, догадывался, что по важности задания его не просто встретят, но почти наверняка за ним будет закреплена машина, что Смирнов, зная о его нелюбви к гостиницам, скорее всего распорядился, чтобы ему выделили одну из энкаведешных квартир, но когда все и впрямь оказалось ровно так, как он надеялся, и его привезли в роскошную трехкомнатную квартиру с видом на Волгу и ярославский Кремль, он окончательно размяк и решил, что сегодня, что бы ни случилось, ничего делать не станет: сейчас примет душ, потом поедет на машине осматривать город, а вечером, никуда не торопясь, вволю посидит в ресторане. Это был замечательный план, и он, представив себе, как все это будет, даже пожалел Клеймана, который теперь ни на что, кроме тюремной баланды и пайки хлеба, рассчитывать не мог.