Когда регулярность их выездов в горы наконец была узаконена, они, зная о ее московских связях, — сама она никогда им ничего не рассказывала, но здесь, как и везде в провинции, все вдруг сразу и на редкость точно сделалось известно: похоже, что у каждого из них в Москве было по покровителю и через него они быстро и верно наводили справки, — и вот они, едва их кружок сошелся, едва они все перешли на “ты”, стали ее прощупывать, выяснять, что там, в Москве, и как, кто и почему правит, почему происходит то и это.
Они хорошо чувствовали, куда все движется, конкретных связей с конкретными людьми было немного, и ничего не было замутнено, линия была куда яснее. Здесь с меньшим числом людей приходилось рвать отношения, открещиваться и отступаться, а когда приходилось, все от мала до велика понимали, что это нечто вроде ритуала, никто в этом не виноват и терзаться не надо. Они легко повторяли московские игры и все-таки, очень хорошо разбираясь в их законах и правилах, часто предвидя на несколько ходов вперед, кто следующий и кто за ним, они намеками пытались у нее выяснить, почему выбрана именно эта игра, в чем ее преимущество и для самого Сталина, и для людей, ему близких.
Она в ответ объясняла им то, что поняла еще в Москве, объясняла, что Сталин — живой бог, что он настоящий, всамделишный бог и не надо даже пытаться рассудить, что зачем — это грех. Она говорила им, что главное, что этот грех никому не нужен и опасен, куда проще, легче, спасительней в Сталина верить. Верить в него, и любить его, и поминать за каждой трапезой, тогда ты можешь чувствовать себя в безопасности.
Во время тех двух поездок в горы они довольно быстро уставали обвинять Иосифа, что он вредитель и иностранный шпион, и принимались нападать уже на нее саму. Почему она не напишет Сталину, ведь у нее с ним были такие дружеские отношения, почему не поедет в Москву, в Кремль и не бросится ему в ноги. Может быть, Иосифа, если он и впрямь шпион, она не спасет, его тогда спасать незачем, но детей, хоть детей получит обратно.
Они, не хуже матери, ругали ее, что она ничего не хочет делать, только дни напролет сидит дома, из-за этого она и мужа потеряла, и детей. Время от времени, когда Нафтали видел, что Вера сейчас опять начнет плакать, он пытался их унять, но они его не слышали, и Тася тоже его обрывала, им надо было, необходимо было ей объяснить, что она ведет себя неправильно, сама все губит. Так они клевали Веру прямо до ее дома, впрочем, второй из этих шашлыков был последним, они, видимо, посчитали, что сказали ей все, что были должны.