Из-за Ирины она не любила и маму. Ирина испортила ее отношения с матерью, и этого Вера никогда не могла ей простить. Мама однажды в присутствии самой Веры призналась своей подруге Капочке, что после рождения Ирины вообще больше не хотела иметь детей, да и врачи в один голос говорили, что вторые роды из-за плохого сердца могут кончиться для нее печально. И все же она решилась на них, зная, как муж мечтает о сыне. Но родилась снова девочка и, когда акушерка сказала ей об этом, она даже не пожелала на нее смотреть.
Как ни странно, то, что мать, родив ее, даже не пожелала на нее посмотреть, Вера выслушала спокойно, она тогда сидела довольно далеко от матери, на кушетке, рядом с фикусом, читала, кажется, сказки братьев Гримм, и хотя ей было интересно, что там мать про нее рассказывает, но и сказка ей тоже была очень интересна, в общем, она запомнила, что не особенно огорчилась. Потом разговор ушел в сторону и вернулся к Вере, когда Капочка собралась уходить. Что было перед этим, Вера пропустила и услышала только, что мать на бабушкин вопрос — каким именем она хочет окрестить младенца — ответила: “Каким хотите, мне все равно”. И тут Вера прозрела. Любимую назвали красивым именем Ирина, а нелюбимую — обыкновенным. Только тут она окончательно поняла, что она нелюбимая дочь, а ведь она знала, что в большинстве семей именно младшего ребенка всегда любили и больше других баловали. Она поняла, что нелюбима потому, что у ее папы и мамы уже была Ирина, а если бы она, Вера, была единственным ребенком, то и любили бы одну ее.
Мама была совсем молодой, и они вместе с Ириной, будто подруги, разъезжали по гостям, театрам, балам. Вместе ходили и на примерки к портнихе, а когда обнаружилось, что у Ирины просто изумительное контральто и она стала выступать в концертах, мама аккомпанировала ей, чем очень гордилась. Из-за всего этого, но, главное, потому, что в их кругу было принято до замужества наряжать старшую дочь, у Ирины всегда было много красивых платьев, себя же Вера считала и плохо одетой, и плохо обутой.
Сейчас, в поезде, она вдруг поняла, что та их последняя ссора на Курском вокзале по поводу платья была просто отголоском ее детских страданий. Это не было шагом к тому, чтобы попытаться оправдать себя и простить, она лишь удивилась, что в человеке все остается. Сидит где-то глубоко-глубоко, а потом неизвестно почему вдруг выходит на поверхность.
Позже отношения с Ириной у Веры совсем наладились, но сейчас, в поезде, вспоминать об этом ей было скучно. Только для порядка и еще из уважения к памяти сестры Вера про себя отметила, что, едва она сама стала барышней, им обеим стали шить одинаково красивые выходные платья, теперь они на равных присутствовали на домашних вечерах, вместе бывали на балах и в театрах. Конечно, Вере было приятно, что и успехом они тоже пользовались обе. О каждой из них все говорили, что “у нее интересная внешность”, кроме того, и Ирина, и сама Вера были веселы, остроумны и легки на подъем. Теперь Вера любила Ирину, гордилась ее голосом и тем впечатлением, которое производило на всех ее пение. Она больше не задавала себе этого вопроса, просто знала, что давно уже не хочет быть в семье единственной дочкой, знала, что без Ирины ей бы не жилось лучше. И вот когда это все к ней пришло, она сестру потеряла.