— Оплачивайте за проезд!
— Что? — Олеся резко отпрянула от троллейбусного окна, вернувшись к действительности. «Оплачивайте за проезд», — разве так говорят, удивилась она. Это было самым маленьким удивлением из тех, что ждали ее впереди. Кондуктор — утомленная своим бесконечным путешествием по кругу тетка тяжело нависла над Олесей.
— Девушка, за проезд оплачивать будете?
— Сколько? — с затаенным ужасом спросила Олеся. Последний раз она ездила в общественном транспорте лет сто назад.
— Полтора, — буркнула кондукторша, разглядывая Олесину ключицу.
— Рубля?
В глазах женщины блеснул красный терминаторский огонек — в ней возрождался интерес к жизни.
— Нет, шиллинга, — весело, с издевкой ответила она, перемещая взгляд с Олесиной ключицы на ее испуганное лицо.
Полтора рубля! Что значила эта сумма для Олеси сегодня утром? Ничего! Но сейчас у Олеси не было при себе даже носового платка.
— Ну так что? — не отступала тетка, большая, грузная, сердитая. Девушка! Я жду.
— У меня нет денег, — прошептала Олеся. — Что?
— Нет денег…
— Посмотрите, у нее нет денег! А мне-то что! Бесплатно ездить все горазды!
Четыре запоздалых пассажира прислушивались к диалогу контрабаса и свирели. Троллейбус затормозил, двери с дребезжанием разъехались в стороны.
— Ну-ка, выходи! — воинственно заявила кондукторша и грубо схватила Олесю за локоть.
— Вы что? — возмутилась Олеся и выдернула руку. — Мне надо на вокзал!
— А в Париж тебе не надо? — элегантно сострила тетка. — Ишь, вырядилась! Ни стыда, ни совести! Вертихвостка! А наглая какая! Посмотрите на нее! Да она…
В следующую минуту Олеся узнала о себе много нового. Словесное внушение было столь убедительным, что она вмиг скатилась по ступенькам троллейбуса и оказалась на улице. Ее щеки пылали от стыда, в глазах стояли слезы обиды. Впервые за двадцать два года Олеся услышала в свой адрес подобные выражения и эпитеты. Да и не только в свой адрес, а вообще. Ее жизнь была наполнена красотой и изяществом, рифмами Петрарки, холодными красками Норманна, прозрачной музыкальной акварелью Шуберта, экзальтированной живописью Эль Греко, изысканной графикой Хиросигэ. Короче, к восприятию грубостей и мата утонченная барышня была совершенно не подготовлена.
Один из пассажиров — мужчина лет сорока в мятой шелковой рубашке веселенькой латиноамериканской расцветки — выскочил следом за Олесей на пустынную ночную улицу.
— Девочка! — окликнул он негромко. Олеся посмотрела на него в растерянности.
— Что?
— У тебя нет денег? — вкрадчиво начал мужчина. У него были противные тонкие губы и бегающий взгляд.