– Мне жарко, Берни, давай выйдем на балкон.
– Но…
– Нас никто не увидит. Ты забыл, что уже давно ночь? Нет, про ночь он не забыл, однако заниматься этим на улице…
Он накинул рубашку, не застегиваясь.
Стефания не надела на себя ничего.
Город шумел под ними черным зеркалом, в котором отражались тысячи разноцветных огней.
Оказывается, за то время, пока Берни был у нее, успел пройти дождь и сделалось свежо.
– Ты не замерзнешь? – спросил он.
– Замерзну, если этому не помешаешь ты.
Она ухватилась руками за край балкона и повернулась к Берни округлой попкой. На ягодицах играли синие и красные отсветы.
– Хотя подожди.
Она присела на корточки, оглянулась и густо смочила древко горячей слюной.
– Мне будет больно, но так лучше. А теперь давай, пока опять не высох.
И она снова встала перед ним, выпрямив ноги и согнувшись пополам.
Он ничего не видел и несколько раз ткнулся во что-то твердое. А потом ему на помощь пришла ее маленькая рука.
– Не бойся и дави сильнее. Я хочу этого…
Нет, она слишком узка, он может ее порвать, это ужасно, девочка моя, зачем тебе это, ну еще чуть-чуть потерпи, я не ослабну, я проколю тебя, как ты этого просишь, ну, вот, еще… есть.
Ему вдруг стало опять легко и удобно.
Он был в ней.
В последнем, третьем отверстии. Самом маленьком и нежном.
И он мог в нем двигаться, ощущая со всех сторон гладкие стенки этой живой трубы. Живой. В ней все было живое. Все дышало и извивалось.
Выпустив край балкона, она пыталась помочь им обоим, раздвигая руками булочки ягодиц.
Было жарко.
С Гудзон-ривер дул промозглый ветер, но там, на балконе, никто его не замечал.
А потом была минута, когда Берни понял, что, даже если сейчас умрет от разрыва сердца, жизнь прожита не зря.
Ему не нужно было спрашивать, можно ли извергнуться внутрь или сегодня тот день, когда стоит поберечься.
Все было в его власти.
Она подарила ему эту власть. Она предвидела, что так будет. Будет… будет… ну же… Кажется, балкон падает…
– Берни, возьми, пожалуйста, еще пудинг. Я ведь знаю, что ты его любишь.
Заботливая госпожа Гордон, мама Эстер, тянулась через весь стол с розовой фарфоровой миской этого жуть какого приторного желе.
– Спасибо, я все, спасибо.
– Ну хоть чуть-чуть.
– В самом деле, я совершенно сыт.
– У нас принято есть, сколько хочешь, – заметил со своего места господин Гордон, подмигивая будущему зятю. – Это тебе не Европа, где все делают вид, будто наелись, хотя ничего толком не съели. А все от жадности и дурацкой идеи, будто раз продукты дорогие, на них нужно во что бы то ни стало экономить. Согласись, разве не бред?