В этот момент его житейская философия торжествовала, и он торжествовал вместе с ней.
– Спасибо за замечательный ужин. Было очень вкусно, – проговорил Берни, уже нетерпеливо ерзая на стуле и ища только предлог, чтобы встать. – Давайте обсудим этот вопрос как-нибудь в другой раз. И вообще, знаете ли, у нас с Эстер есть на этот счет кое-какие свои планы.
Эстер наступила ему на ногу под столом.
Их планы на жизнь – это одно, словно говорил ее умоляющий взгляд, а родительская опека – совсем другое. Старших следует уважать. Или по крайней мере терпеть. Хотя бы до поры до времени.
Берни понимающе ей кивнул и галантно раскланялся.
На сегодня он считал свои обязанности перед любимым семейством худо-бедно исчерпанными.
Когда он уходил от нее утром, ему казалось, что он уже никогда больше сюда не вернётся: все было сказано, все испробовано, никакой тайны не оставлено. Он полагал, что за предстоящий день с легкостью сожжет возведенные ночью хрупкие мосты.
И вот теперь его снова тянуло сюда: в это парадное, в этот лифт, к этим кнопкам, из которых одна оказывалась именно той заветной, с цифрой, подспудно становящейся любимой, подспудно, но отчетливо.
Не потому ли пребывание в доме родителей Эстер оказало на него столь удручающее воздействие именно сегодня? Может быть, не отдавая себе в том отчета, он сам провоцировал это неприятие их заботливости, их совершенно нормальной при складывающихся обстоятельствах опеки, их суеверного страха перед «холостяцкой конурой»? Почему конурой?
Пройдя коридор и приблизившись к двери, он увидел, что она не заперта.
Больно защемило сердце.
Со Стефанией что-то случилось…
Он толкнул дверь плечом и вошел.
Это была не та квартира, из которой он ушел утром. Тогда она только еще выныривала из сумрачных волн ночи, тогда в ней еще жило странное ощущение пережитого – боли, наслаждения, страха, предчувствия, отчаяния, пресыщенности. Сейчас же квартира в эти волны едва начинала погружаться. В нее уже затекла с разноогненной улицы ночь, но в ней еще не было его присутствия, в ней не было еще ее. Стефании не было…
Он понял это сразу, как только переступил порог гостиной, где вчера ему было предложено на выбор три входа в божественное тело обнаженной специально для этого ритуала девушки.
В гостиной был только ее запах.
Потом он заметил, что повсюду горит свет.
Это могло означать надежду на скорое возвращение хозяйки. Или ее безвозвратное исчезновение из этого мира.
Где ты, мой маленький? С кем ты? Вернись!
Взгляд его упал на телевизор. Прямо на экране был приклеен желтый листок бумаги.