Черчилль хотел, чтобы она села на корточки.
До чего же фотографам нравится усаживать беззащитных голых моделей в эту позу! Да еще колени пошире раздвинуть. Хорошо, если боковой свет оставляет приоткрытую промежность в тени, создавая эффект загадочности. А если тут как тут вспышка? Все наружу. Жуть.
Одной рукой Стефания продолжала держаться за подоконник. Другую положила на колено. Бяка-раскоряка…
Черчилль обошел ее, сделал несколько снимков сзади.
Правильно, у нее красивый крестец с двумя аккуратными ямочками.
Потом Стефания снова шла, снова садилась и снова шла, и так до бесконечности. Почти до бесконечности.
Конечность наступила, когда она взглянула на часики, которые из принципа не снимала с руки, и увидела, что время сеанса истекло.
Черчилль был, как обычно, озадачен и обижен. Для него расставаться со Стефанией было так же тяжело, как расставаться с любимой игрушкой.
Но девушка только улыбалась и пожимала плечами.
Она отказалась даже от приплаты, сославшись на неотложные дела.
Черчилль остался в одиночестве перематывать пленку.
В Нью-Йорке было жарко.
Вернувшись домой уже под вечер, Рич первым делом открутил голову пузатой бутылке с пепси-колой, наполнил кипящей от обретенной свободы влагой большой стакан и сразу отхлебнул половину. Стало полегче.
Раздевшись до трусов, Рич вошел в ванную и обнаружил, что там настоящая парилка – уходя на работу утром, он забыл плотно завинтить кран с горячей водой.
Чертыхаясь и уже покрываясь с головы до ног блестящей пленкой пота, он сильно пустил ледяной душ, чтобы освежить помещение, и вернулся в гостиную прослушать, что ему наговорили за день на автоответчик.
Первый голос, конечно, мамин:
– Ричи, дорогой мой, что же ты совсем исчез? Я уже начинаю волноваться. Нельзя так. Вот и папа переживает. Как ты? Как работа? Я понимаю, что ты наверняка очень занят, но ведь мы пока еще твои родители и волнуемся. Передавай привет Джефу. Звони.
Ох уж эта мама! Когда они вместе, она – его основной критик, то и дело затевает ссоры на пустом месте, несправедливые, чисто женские. Но вот стоило ему уехать и не позвонить домой два дня, как она уже вся извелась. Жаль ее, конечно, возраст теперь не тот, приходится чем-то себя занимать, забота о ближнем скрашивает жизнь, однако как иногда приятно почувствовать, что ты один и предоставлен сам себе!