Острая боль пронзила ей грудь. Она хотела броситься назад, убежать, исчезнуть, но картины, казалось, завораживали и притягивали ее. Она распахнула дверь и шагнула в комнату:
– Генри!
Он обернулся и тут же посмотрел на холсты под окном, словно боялся, что Речел их заметит. Она и в самом деле взглянула вниз и похолодела. Повсюду стояли ее портреты. Плавные линии фигуры, детали одежды, мгновенно узнаваемые, как и на портрете Феникса, черты были схвачены с необычайной точностью, а переданы даже с более зрелым мастерством. Над всем властвовал цельный и чистый цвет, как будто художник поймал лучи солнца и блики луны и положил на поверхность холста. Генри изобразил жену молодой и прекрасной…
Но он нарисовал ее без души.
Он нарисовал ее без глаз.
Речел остановилась посреди комнаты и обхватила себя за талию. Ей хотелось плакать, но она знала, что если даст волю слезам, то потом не сможет остановиться.
– Почему? – прошептала она.
– Убирайся, Речел!
На губах Генри появилась жесткая складка, глаза смотрели строго и холодно.
– Именно такой ты меня видишь?
Он не ответил, продолжая смотреть на нее.
– Именно такой ты меня видишь? – повторила она громче, заставив Генри вздрогнуть. – Я для тебя пустая и безликая? Как скорлупа?
Он молчал.
– Генри, черт возьми, ответь мне!
Речел почувствовала, что перестает владеть собой. Чтобы не наговорить обидных слов, она повернулась и направилась к двери. Генри одним прыжком догнал ее, схватил за запястье и закрыл дверь в комнату, не давая Речел выйти из ада, который создал собственными руками. Женщина снова взглянула на демонов и на слепого бездушного ангела среди них.
– Когда ты заключала сделку на приобретение мужа, Речел, разве ты не знала, что покупаешь скорлупу? – спросил Генри. – Разве наш брак не был обычной формальностью?
Его взгляд был таким же напряженным, как и голос. Но Речел немного успокоилась, когда услышала вопрос, на который знала ответ, и когда, наконец, оторвалась от картин.
– Да, именно это я и покупала, – призналась Речел. – Но этого оказалось недостаточно.
– В твою ненасытность, даже в твою жадность я могу поверить. Но если я нарисую твои глаза, то вдруг увижу в них нечто худшее? Обман, предательство, например?
Речел решила, что теперь пора сказать правду, покончить со страхом, начать новую жизнь со спокойной совестью – вместе с Генри или без него.
– Ты увидишь в них любовь, – уверенно произнесла Речел. Ей не составило труда сделать это признание – теперь, когда темная завеса над многими тайнами жизни Генри оказалась приоткрытой.