Дара изумилась, когда он отстранился от нее, сказав:
– Здесь не место, дорогая, здесь нет уединения.
Стыдясь своего собственного желания и страха, она почувствовала в глазах слезы. Она отвернулась от него и неловко застегнула платье. Из-за этой своей неловкости она стала тихо ругаться.
Лаоклейн был удивлен стремительностью ее реакции, обошел вокруг и встал перед ней. Он нежно поднял ее подбородок:
– У нас впереди бесконечные ночи, дорогая. Я сожалею не меньше, чем ты, что мы должны остановиться.
Она вздохнула. Он считал, что она больше разочарована, чем унижена! Дара отдернула подбородок от его пальцев.
– Не думай, что я желаю тебя, дорогой. Ничего, кроме неудобства, я от тебя не имею.
Он схватил ее за руку, иначе бы она убежала, и крепко держал ее.
– Мне доказать твое желание, Дара?
Он говорил тихо, но в глазах его не было жалости. Она злобно покачала головой, глядя на него сквозь слезы.
– Мне следовало принять предложение лорда Блекдина. Хотя он был дерзким, он не был невыносимым, как ты!
– Ты говоришь об англичанине, который так ужасно выглядел, когда ты решила ехать со мной? – Лаоклейн лениво растягивал вопрос, не требуя ответа. – Он бы не подошел тебе, дорогая. Судя по нему, он был бы льдом рядом с твоим пламенем. И какой же он страстный любовник, если отпустил тебя так легко.
Он был в ярости, когда представил Дару в объятиях лондонца, а Дара видела лишь язвительное спокойствие, раздражавшее ее.
– Он руководствовался законами чести, которых тебе не понять, Макамлейд! Законами чести джентльмена!
– Да, я не джентльмен, миледи, я могу укротить твой гнев или сравнять его с моим. – Он грубо схватил ее и сильно, свирепо поцеловал.
Она была вынуждена признать справедливость его слов. Она не могла сопротивляться ни ему, ни себе. Между ними горело пламя, которое было невозможно погасить никаким отказом. Все же она закусила губы, чтобы не признаться в этом, хотя тело ее доказывало обратное.
Мужчины внутри башни уже улеглись спать, когда вернулись Дара и Лаоклейн. Она чувствовала себя неудобно, лежа под одним одеялом с Лаоклейном, рядом с мужчинами. Она легла одетая. Лаоклейн был в восторге от ее смущения, и она отодвинулась от него так далеко, насколько позволяло одеяло. Упрямо, сильными руками он вновь притянул ее к себе, и крепко держал у своей груди.
– У этих, невоспитанных, свои правила, – сказал он тихо ей на ухо.
– Это значит, ты тоже не претендуешь на воспитанность, дорогой, – прошептала она с яростью, перед тем как успокоиться в его теплых объятиях.
Начинался новый день. Ветер разметал облака и затих. Виднелись бесчисленные угасающие звезды. Никто не пытался разжечь огонь, а над холодным завтраком никто не засиделся.