С тех пор Ябу стал его правой рукой. И все было бы ничего, но он оказался чрезмерно жестоким даже по меркам самураев, которые никогда не славились особым милосердием. Когда он избил всех асигару и зиганов в казарме, Го-Данго закрыл на это обстоятельство глаза, когда искалечил мельника и взял его жену, тоже закрыл глаза. Даже когда Ябу лупцевал пленных бамбуковой палкой, Го-Данго утешал себя мыслью, что Ябу все равно пригодится в день возмездия. Теперь же оказалось, что непобедимого Ябу убили никому неизвестные Акинобу и Натабура. Капитан Го-Данго находился в растерянности. Наверное, это что-то из таинственной борьбы без соприкосновения с противником, оправдывался он перед самим собой. Если бы Ябу не двигался, наверняка бы с ним ничего не случилось, и он бы, уж конечно, всех уложил. Но Ябу, как головастик, не мог усидеть на месте. Ведь нельзя убить человека, если он этого не хочет! Честно говоря, он не подходил на роль заговорщика. Го-Данго давно гнал от себя эту мысль: слишком горяч, импульсивен, а главное, темен. Не совсем предан, а так – словно держит камень за пазухой. На чем еще можно было сыграть в такой ситуации? Должно быть, Ябу искал возможность уйти в свой монастырь в Ая. Выжидал. Чувствовал. Ведь чувствовал, что глядит в сторону. Где найти еще хотя бы одного опытного бойца? – ломал капитан голову. Где? И почему-то все чаще его взгляд останавливался на Натабуре. Этот не согласится, думал он. Нет, не согласится. Интересно, где он так научился драться? У Акинобу? Похоже, он его учитель. Глаза у него колючие и страшные, словно проникающие в душу. Надо быть осторожным с ними, думал капитан Го-Данго и поеживался, помня удар Натабуры по затылку, на котором, как и на лбу Язаки, выросла огромная шишка. И все же в глубине души он был благодарен Натабуре хотя бы за то, что не убил и не искалечил, а всего лишь хорошо приложился. А гуля рассосется, легкомысленно думал капитан Го-Данго, рассосется. Куда ей деться?
***
Язаки берег свою гулю на лбу, как зеницу ока. Во-первых, она нещадно болела, а во-вторых, здорово мешала есть, поэтому он жевал очень медленно. Зато после трехдневного воздержания наверстывал упущенное: съел коровье вымя с икрой морских ежей и бараньими мозгами и три четверти козленка. Выпил три жбана чанго, наговорился, насмеялся и предался лени. К великому огорчению, во сне к нему явился демон смерти Кадзан, бесцеремонно пнул в бок и спросил:
– Ты чего валяешься-то?!
– Как чего? – удивился Язаки, продирая глаза. – Не видишь, отдыхаю, – и поднялся легко, словно ему живот вовсе и не мешал.