– Свернет себе когда-нибудь шею, – проворчала Йеннифэр, глядя на Цири, скачущую среди водяных брызг, пригнувшись, стоя в стременах. – Свернет себе когда-нибудь шею твоя сумасшедшая дочка.
Геральт повернул голову, не говоря ни слова посмотрел прямо в фиалковые глаза чародейки.
– Ну ладно, – усмехнулась Йеннифэр, не опуская взгляда. – Извини. Наша дочка.
Снова обняла его, сильно прижалась, еще раз поцеловала и опять укусила. Геральт коснулся губами ее волос и осторожно спустил рубашку с плеч чародейки.
А потом они снова очутились в кровати, в развороченной постели, еще теплой и пахнущей сном. И начали искать друг друга, и искали долго и очень терпеливо, а уверенность, что они найдут друг друга, наполняла их радостью и счастьем, и радость и счастье было во всем, что они делали. И хотя они были такими разными, они понимали, как всегда, что различие это не из тех, что разделяют, а из тех, что объединяют и связывают, связывают сильно и крепко, как сделанная топором зарубка – стропило и конек, зарубка, с которой рождается дом. И все было так же, как в первый раз, когда его восхитила ее ослепительная нагота и неистовое желание, а ее восхитила его деликатность и нежность. И так же, как в первый раз, она хотела сказать ему об этом, но он прервал ее поцелуем и ласками и лишил слова всякого смысла. А позднее, когда уже он хотел сказать ей об этом, он не смог издать ни звука, а потом счастье и наслаждение упали на них с силой обрушивающейся скалы и случилось что-то, что было безгласным криком, и мир перестал существовать, что-то кончилось и что-то началось, и что-то продолжалось, и воцарилась тишина, тишина и покой.
И восторг.
Мир медленно возвращался, и снова возникла постель, пахнущая сном, и залитая солнцем комната, и день. День…
– Йен?
– М-м-м?
– Когда ты сказала, что день прекрасный, ты добавила: «хорошая работа». Это что, означало…
– Означало, – подтвердила она и потянулась, напрягая плечи и взявшись за углы подушки, так что ее груди приобрели форму, которая отозвалась в ведьмаке дрожью пониже спины. – Видишь ли, Геральт, мы сами сделали такую погоду. Вчера вечером. Я, Нэннеке, Трисс и Доррегарай. Я не могла рисковать, сегодняшний день обязан быть прекрасным…
Сделала паузу, толкнула его коленом в бедро.
– Потому что это будет самый важный день в твоей жизни, дурачок.
Стоящий на вдающемся в озеро мысе замок Розрог нуждался в капитальном ремонте, как снаружи, так и внутри, и не со вчерашнего дня. Выражаясь осторожно, Розрог был развалиной, бесформенной кучей камней, густо поросшей плющом, ломоносом и традисканцией, развалиной, стоящей среди озер, болот и топей, кишащих жабами, ужаками и черепахами. Он был развалиной еще тогда, когда его подарили королю Хервигу. Ибо замок Розрог и окружающая его местность являлись скорее пожизненным имением, прощальным подарком Хервигу, который двенадцать лет тому назад отрекся от престола в пользу своего племянника Бреннана, с недавних пор прозванного Добрым.