Люся выпустила из рук стакан. Ударившись о пол, он раскололся на куски. Девушка шагнула к раненому с «самолетом». Воцарилась тишина. Люся намеревалась что-то спросить у солдата, но, закрыв лицо, выскочила из палаты.
Балашов встревоженно спросил:
— О ком ты рассказывал?
— Про разведчиков, елки зеленые. Тот лейтенант Миронов, наверное, ей как-нибудь приходится.
— Миронов? — выдохнул Балашов.
— Вот именно. Эх, елки зеленые! Балашов сразу замерз. Уж очень ощутимо заныла рана на спине.
— Слушай, друг, — спросил он. — Точно знаешь, что лейтенанта насмерть?
— Сам не видел. Что не видел, то не видел.
Хлопцы передавали. В нашей дивизии Миронова кто не знает? Все знают.
Люся появилась в палате с опухшими глазами, молча проверила градусники, собрала осколки от стакана и, не проронив ни слова, с плотно сжатыми губами, удалилась. Восемь пар глаз настороженно следили за каждым ее движением.
«Не может быть! — сам себе возражал Балашов. — Не может быть! А Люся-то любит его. Любит!»
Недели через две Люся впервые после той истории улыбнулась Балашову. Он понял: она чем-то обрадована.
— Письмо, — сказала девушка. — От Славы. Сегодня получила.
— Живой?! — воскликнул Балашов.
Она утвердительно кивнула головой, она не могла говорить. Губы ее дрогнули. В глазах блеснули слезы. Старалась улыбнуться.
— Поплачь, — тихо, чтоб не слышали другие, посоветовал Балашов. — Легче будет.
Через некоторое время о подвиге лейтенанта Миронова скупо сообщили газеты. Разведчики смелым налетом овладели штабной землянкой, захватили двух высокопоставленных гитлеровских офицеров.
— Ай да Славка! — радовался Балашов. — Молодец!
В госпитале Балашов пролежал до февраля сорок четвертого года. Комиссия предоставила ему шестимесячный отпуск, но старшина отказался от него. Домой не поехал, попросился в полк. Просьбу его удовлетворили.
К весне Балашов перевелся в одну из резервных частей, которая квартировала в районном городке недалеко от фронта. Его назначили старшиной стрелковой роты. Бойцам нравилось, что новый старшина, в отличие от многих себе подобных, по мелочам не придирался, всегда был справедлив и любил порядок. Никто не догадывался о его боевом прошлом. А то, что у старшины не было орденов и медалей, мало кого смущало. Что ж тут такого? Просто не приходилось быть в настоящих переплетах, не выпадало случая показать себя. Беда невелика: попадет полк на фронт — вот и покажет себя старшина.
Но однажды случилось такое, что взбудоражило всю роту. Балашова срочно вызвали к командиру полка, подполковнику Морозову. Старшина, идя в штаб, терялся в догадках. Морозов не знал его лично, да и Балашов видел командира полка раза два, не больше. Дежурный по штабу провел старшину в комнату, в которой находился подполковник. Очутившись там, Балашов растерялся. Кроме Морозова, были в комнате еще двое — генерал-майор и полный высокий военный без знаков отличия. Генерал сидел вполоборота. Балашов четко щелкнул каблуками, вскинул руку к козырьку, собираясь обратиться к генералу за разрешением доложить подполковнику о прибытии.