Она принялась ругать себя за то, что не вставила в нее надежный замок. Сейчас бы не было этих ненужных хлопот и переживаний. Но какой толк теперь ломать голову? Беатриче вздохнула. В глубине души она твердо верила, что полностью находится во власти камня. Даже если бы держала сапфиры в банковском сейфе, это не помешало бы Мишель добраться до них. В этом не было никакого сомнения. Если верить словам фрау Ализаде, у камня свои причины отправить ее девочку в путешествие во времени. Беатриче вдруг ясно осознала: этот, оставшийся у нее, камень приведет ее туда, где сейчас находится Мишель.
Вдохнув полной грудью, Беатриче протянула к нему руку. Сапфир был прекрасен. Теплый и в то же время прохладный. Некоторое время она неотрывно смотрела на него. Вдруг в его глубине зажегся слабый свет. Камень засиял и заискрился. Душа Беатриче наполнилась надеждой.
«Прошу тебя, – исступленно шептала она, зажав в руке сапфир. – Умоляю, отнеси меня к моей дочери! Она такая маленькая. Ей плохо без меня. Я хочу быть рядом с ней».
Она уже нисколько не сомневалась, что камень преследовал свою цель. Она была твердо уверена, что делает именно то, чего он от нее ждет. Он отправит ее к Мишель – может быть, окольными путями, но приведет ее к дочери.
Беатриче чуть было не вскрикнула от радости: вокруг нее все стало медленно вращаться. Потом все быстрее и быстрее. Еще чуть-чуть – и она снова окажется в какой-то другой стране, в другом времени и другой эпохе. И там она обязательно встретит Мишель, свою дорогую девочку. Полная решимости, Беатриче закрыла глаза.
Али аль-Хусейн сидел, откинувшись в кресле цирюльни. Вокруг него, пританцовывая, суетился молодой брадобрей: он поселился в городе недавно, но уже успел открыть свое дело. То, что одним из первых его посетителей был Али аль-Хусейн, знаменитый ученый и личный врач эмира, наполняло его гордостью.
Усердно втирая в бороду Али дорогую благоуханную пену и ловко орудуя бритвой, молодой цирюльник ни на минуту не закрывал рта. Он без умолку благодарил Аллаха за его бесконечную доброту, не забывая, однако, осыпать похвалами и своего знаменитого гостя, восторгаясь его деяниями, известными, как уверял брадобрей, во всем правоверном мире.
Али пропускал мимо ушей эту трескотню. Не то чтобы он был равнодушен к лести. Наоборот. Он слушал ее, как любой человек, живущий под солнцем Аллаха, с большим удовольствием. Каждый раз, приходя сюда, он вознаграждал усердие молодого цирюльника благосклонной улыбкой и историями из своей жизни, которые были наполовину правдой, а наполовину вымыслом. Но сегодня все было не так. У него было неспокойно на душе. Он не желал слушать панегириков в свой адрес. Он хотел тишины. Ничего, кроме звука лезвия по щеке.