– Доверься мне, Сара, – прошептал Энтони. – Помнишь? Ты должна верить мне.
Она понимала, что в глазах ее светится страх, что Энтони увидел его – до того, как завязал их черным шарфом. Ей казалось, что она уже давно стала его рабыней, что акт о полной капитуляции подписан – однако она ошиблась и здесь. Ведь тогда, в те времена, у нее еще оставался» голос. Теперь же она лишилась всего, кроме веры, которую он от нее требовал, веры и переполнявшего ее страха.
Правая рука Энтони лежала на ее талии. Он целовал ее левую грудь – сосок ощущал прикосновение кончиков его зубов. В полной темноте Сара нетерпеливо ждала, когда другая его рука начнет свой путь по ее телу, даря ему новые, не испытанные еще наслаждения. Где же она? Что он делает? Раньше можно было хотя бы задать вопрос. Обычно он не удостаивал его ответом, но звук собственного голоса действовал на Сару успокаивающе.
Наконец Энтони положил ладонь и на ее правую грудь, потер пальцами сосок; из горла Сары вырвался какой-то хрип, приглушенный шарфом. Даже треск поленьев в камине был громче, а к тому же и дождь еще стучал по желобам, укрепленным вдоль крыши. Плавно и ласково, подобно воде, омывающей тело, Энтони скользнул вниз, и Сара почувствовала, как твердая его плоть уперлась ей в бедро. А затем была пустота.
Он исчез – вот только звука шагов она не слышала. Значит, он все же должен быть здесь. Сара собрала все свое внимание, и слух ее уловил наконец его дыхание… новый звук… он что-то двигал на кофейном столике. Раздался треск зажигаемой спички – в этом уже ошибиться было невозможно. Сара ждала – мгновения казались ей вечностью – и вдруг она ощутила, что температура меж ее ног начинает повышаться.
Зажегши свечу, Энтони держал ее в пространстве между широко расставленных бедер Сары; до ноздрей донесся слабый запах воска и ванили. В окружавшей ее тьме Сара отчетливо представила себе его руку, сжимающую свечу. Но только руку. Она и понятия не имела о том, что Энтони делает или собирается делать; воображение ее металось, выстраивая картины одна ужаснее другой.
«Верь мне, Сара». Слова эти остались непроизнесенными, Энтони молчал. И все же она слышала фразу – в ушах ее звучало эхо предыдущих ночей. Она повторяла ее про себя – беззвучно, – обреченная на белое безмолвие.
Пальцы Энтони пришли в движение, они чертили на ее коже маленькие влажные кружочки, они уходили все глубже, – зондируя, исследуя, – и свеча освещала им путь. Трепетное пламя не приблизилось к ней ни на дюйм, но к его теплу прибавился теперь жар ее собственного тела. Комната вокруг таяла, растворяя Сару в себе. Дыхание сделалось прерывистым – мощные выдохи с трудом пробивали дорогу через плотный шелк. Никогда еще, думала Сара, не приходилось ей быть столь открытой и беспомощной. Палец Энтони во что бы то ни стало хотел довести ее до конца, до предела, и Сара боролась с искушением поддаться ему или устоять. Где-то в глубине бушевала злость, едва просачиваясь сквозь страх, жар и сознательную решимость сдаться на милость своего повелителя. Сара злилась, что Энтони не изъявлял готовности лечь рядом, лечь на нее – он оставался в стороне, касаясь ее тела только рукой.