– Такая уж у меня голова. Взбрело.
– Этого-то я и опасался.
– Я просто увидела себя через тридцать лет, в полном одиночестве, окруженную старыми подшивками «Нэшнл джиогрэфик», «Инкуайрер» и пятьюдесятью пятью кошками, шныряющими туда и сюда. Двор зарос сорняками, поскольку садовник решил, что я чокнулась, и в один из дней просто не пришел. А из дома я выбираюсь всего раз в неделю, по вторникам, когда старикам подают специальный автобус, который везет их в…
– Сара…
– Что?
– Что ты несешь?
На мгновение Сара задумалась, вновь посмотрела на руки, которые, в общем-то, выглядели вовсе не так уж плохо – может, не хватало маникюра.
– Честно говоря, не знаю. Увидела это все и закатила себе истерику.
– «Нэшнл джиогрэфик» и «Инкуайрер»? – переспросил Марк.
– Вполне возможно. Ну, для разнообразия, что ли.
– У меня предложение, Сара.
– Ну? Положить в чашку с утренним кофе дозу торазина?
– Нет. Отправляйся к родителям, как и собиралась, убирайся из дома прочь и не жди звонка Энтони.
– Он, собственно, уже звонил – пока я сидела у тебя. А потом я не могла до него дозвониться, потому что номер постоянно занят.
– И не жди, пока он освободится. Я ведь говорил, что тебе придется извлечь кое-какие уроки, а не превращаться в одержимую.
– В том-то вся штука – я ею уже стала, – мягко проговорила Сара. – Но ты прав, нужно передать от тебя привет твоей старой комнате, сказать ей, что ты скоро вернешься, а мне снова, наверное, удастся завернуться в твое одеяло, «Одинокий охотник».
Дом, в котором Сара росла, всегда был полон запахов, переносивших ее в детство – хотя бы на мгновение. И особенно – запах цветущих апельсиновых деревьев. В саду их осталось не тан уж много, но все же достаточно для того, чтобы в воздухе чувствовался их аромат.
Роджер Нортон сидел у окна гостиной, глядя на раскрывавшийся пейзаж, который, в общем-то, уже давно перестал быть таковым. Залитая асфальтом земля, дома и отдельные, разбросанные здесь и там, деревца. Но когда Сара, подтянув кресло поближе, уселась рядом с отцом, ей показалось, что в поле его зрения находится нечто совсем иное – облагороженное, смягченное воспоминаниями.
– Привет, папа, – негромко сказала она, боясь его потревожить.
В глазах Роджера мелькнула улыбка, их серая глубина стала более темной, как будто голубой оттенок растворился, уступив место бархатистой, теплой мягкости.
– Помнишь нашу старую машину? – спросил он. – «Кадиллак»?
– Да. Бессмертное создание.
– Лучший автомобиль из всех, что у меня были. Я скучаю по нему временами. – Он повернул голову к Саре и несколько раз мигнул, вглядываясь в нее.