– Я знаю их силу, они всегда напоминают о мраке, они навевают на меня печаль.
– Но почему ты не хочешь писать о приятном, почему ты не хочешь делать людей счастливыми?
– Я пишу о том, что чувствую, – сказал он, – о том, что вижу.
Когда я читала стихотворение о красивой птице, сломавшей крылья и вынужденной остаться на земле, пока не остановилось ее сердце, я вспоминала о маме Лонгчэмп, увядавшей день ото дня после рождения Ферн. Я вспомнила день, когда остановилось ее сердце, каким это оказалось ударом для нас всех.
Слезы покатились по моим щекам.
– Ты плачешь? – изумился Артур, – никто еще не плакал, читая мои стихи.
– Извини, Артур, – сказала я, – ты не причем. – Я вернула ему тетрадь. – Трудно читать стихи и не думать о своих несчастьях. – Некоторое время он удивленно смотрел на меня, потом кивнул с пониманием.
– Я знаю о твоих проблемах, – и прежде, чем я успела хоть что-нибудь спросить, добавил: – Я знаю о лживом письме твоей бабушки к Агнессе.
– То, что ты следил за нами, не делает тебе чести, – резко проговорила я.
– Да, я знаю, что ты заметила меня, – Артур посмотрел на свои длинные пальцы. – Я слышал под дверью, как вы с Тришей читали письмо. Почему бабушка так не любит тебя?
– Это длинная история, Артур.
– Ты обижаешься, что я следил за вами? – спросил Артур, задержав дыхание.
– Нет, но мне это и не понравилось. Ты заставляешь меня думать о себе хуже.
Он кивнул, разговор надолго прервался.
– Я не нахожу приятным общество своих родителей, – признался Артур, – Я ненавижу свой дом, я ненавижу отдыхать с ними.
– Это ужасно, Артур, а еще ужасней, что ты говоришь так о своих родителях. Зачем?
– Они постоянно разочаровываются во мне. Они хотят, чтобы я стал профессиональным музыкантом. Они решили так. Я же знаю, что я – посредственность. Это понимают и мои преподаватели и терпят меня только из-за родителей.
– Почему ты не расскажешь об этом родителям? – спросила я.
– Я пробовал, но они отказываются меня слушать. Они твердят, что нужна практика, но нужно больше чем практика. – Артур поднял вверх указательный палец. – Нужен талант, нужно что-то в самом человеке.
– Ты прав, Артур. Когда-нибудь они тебя поймут, я уверена.
Он покачал головой.
– Я сомневаюсь, даже перестал что-либо делать для этого, – Артур тяжело вздохнул, его узкие плечи опустились, а грустные большие глаза уставились на меня. – Я буду писать только для тебя, Дон, – произнес он, – фактически все что написано – о тебе, потому что ты разная. Я… я понимаю… Ты очень хорошая. – Эти слова вылетели на одном дыхании.
– Это очень любезно с твоей стороны, Артур, я буду ждать твоих стихов.