Наконец революционный трибунал в сборе. Явились все: комиссар, командиры рот, представители особого отдела. Мы занимаем место за импровизированным столом, накрытым красной скатертью. Председательствует за ним наш начальник контрразведки товарищ Иселевич. Он не тянет долго. Быстро зачитывает постановление, где пленные обвиняются в зверствах на захвачееной территории, пытках коммунистов, убийствах мирных жителей. Нарастает глухой ропот в рядах бойцов интербригады. Каждый из них побывал в бою, под бомбёжками. Не раз в бессильной злобе сжимал кулаки, не в силах ответить на налёты фашистской авиации. Или вжимался в землю, стараясь спрятаться от гусениц танков. У каждого из нас есть свои счёты к врагам… Председатель между тем заканчивает чтение и спрашивает собравшихся, что же он там? А, нет ли желающих сказать что либо в их защиту. Бойцы взрываются негодующим рёвом. Наоборот! Все требуют смерти для гадов! Это слово я знаю на всех языках воюющих в моём полку. Да! Наконец-то! Мрачно в воцарившейся тишине, даже зуавы умолкли, звучат слова приговора, читаемого начальником политотдела:
— За смерть наших жён и матерей, за убийства мирных жителей, за уничтоженные города, за злодейское убийство великого поэта-коммуниста Фредерико Гарсиа Лорку — смерть! Смерть всей фашистской нечисти!
Люди вокруг меня в экстазе. Их глаза сверкают от ненависти к нацистам. Только злоба и ненависть вокруг. Тем временем притаскивают пленных, поскольку идти они сами не могут, и швыряют перед кострами. Где же их хвалёная стойкость? Где превозносимое до небес превосходство? Они сильны только преобладанием в технике и количеством. Внезапно замечаю, что один из них совсем ещё мальчишка, в изодранном комбинезоне. Ничего, сейчас… Надежда была… Мне перехватывает горло, и я гоню невольную жалость к этому мальчишке, ещё не избавившемуся от детской припухлости щёк…
— К исполнению приговора — приступить!
Маша переводит слова Иселевича на французский и зуавы приступают к тому, для чего их привезли сюда. Вот они поднимаются из своего кружка и подходят к фашистам, затем уволакивают в свой шатёр между кострами. Нам ничего не видно, что они делают, как вдруг нечеловеческий вой раздаётся оттуда. Затем второй… Третий… Что гады, получаете своё?!! Да что же там с ними делают то? Ничего не видно… Но слышно… Бойцы вытягивают шеи, пытаясь что-то разглядеть за плотными стенками. В диких криках уже между тем ничего человеческого. Я начинаю не выдерживать, сколько можно?! Казнь — это казнь! Но не пытка же?! Стискиваю изо всех сил зубы, чтобы не заорать: