Вся эта история началась гораздо раньше — когда к нам в Дом пожаловал Хранитель Скарабей. Он был первым стариком, которого я увидела, и сначала я решила, что он просто урод или чем-то болен — на самом деле Хранители почему-то живут дольше остальных. Отчасти понятно, почему — еды им выдается больше, чем другим пожилым людям.
— Вот эта, — сказала Дрофа и вытолкнула меня на середину комнаты. Я попробовала было упираться, но она просто ухватила меня своими цепкими костлявыми пальцами за ухо и больно дернула.
Хранитель оглядел меня.
— Она хромает, — сказал он.
— Ну, руки ведь у нее на месте, с Предметами возиться она может. Больше-то она ни на что не годится.
Хранитель осуждающе покачал головой.
— Я предпочел бы мальчика, — сказал он.
— Подходящих мальчиков сейчас нет, — твердо ответила Дрофа.
Он вздохнул, что-то пробормотал, потом громко произнес:
— Ладно.
Я уперлась, потому что боялась пойти за этим страшным человеком.
— А жрать хочешь? — мрачно спросила Дрофа. — Хватит с меня на калеку еду расходовать.
На самом-то деле я вкалывала не меньше остальных. Но она смотрела в будущее — вряд ли нашелся бы такой дурак, который согласился бы выплатить Дому калым за хромоножку.
— Ладно, — сказал Хранитель, — оставь девчонку. Ты ее вконец запугала.
— Ее запугаешь, — пробормотала Дрофа. — Ишь, как смотрит. Того и гляди, укусит…
— Пошли, девочка, — мягко сказал старик. — Не бойся. Никто тебя не обидит.
— Я и не боюсь, — на всякий случай сказала я.
— Тебя как зовут?
— Выпь.
— Это за что же тебя так?
— Крикливая была очень, — сказала Дрофа, — порою так накричится, аж синеет. Ступай, ступай, убоище. И ты ступай, отец. У меня еще дел полно.
Уже потом я узнала, что Хранители живут так долго еще и потому, что их все уважают и побаиваются. Да еще потому, что им не приходится надрываться на полевых работах, под ветром и дождем. Но Дрофа — баба склочная, она никого не боялась.
— Суровая у вас старшая, — заметил он, когда мы карабкались вверх по склону.
— Такой ее мама родила, — ответила я. По крутизне мне было ходить трудновато, но я приноровилась. Тем более, сам он шел медленно.
— Это где тебя так угораздило? — спросил он вполне доброжелательно.
— Во время последнего набега, — ответила я. — Но сама-то я плохо помню. Говорят, всех наших тогда поубивали… кроме меня.
Это было первое мое неотчетливое воспоминание: крики — то испуганные, то яростные; мечущиеся сполохи огня? юто-то проносится мимо — с топотом, с визгом; огромные тела неведомых животных, от которых валит пар — и багровый туман боли… очень долго — багровый туман боли.