— Так вот на что тратятся деньги, украденные у русского народа!
— Хватит, ты опять хочешь поссориться, иди лучше есть. — донесся с кухни Викин голос.
Мы основательно поели различных деликатесов, обнаруженных в холодильнике. На кухне, в рамках висели два фото похожих друг на друга носатых мужчин с грустными глазами.
— Прадед мой и его брат. Прадед был репрессирован по «делу врачей», а его брата немцы убили в Бабьем Яре. — перехватив мой взгляд, объяснила Вика.
— Мой прадед тоже погиб на войне, под Сталинградом. А дед дошел до Берлина. Он сыном полка был.
— Как же ты можешь после этого делать себе свастику на груди и читать эти свои нацистские книжонки?!
— Величайшая трагедия Европы в том, что Сталин и Гитлер не сумели договориться. И англосаксы не без участия твоего богоизбранного народца столкнули две великих нации, нанеся мощнейший удар по их генофонду! И потом, в составе войск вермахта и СС сражались почти полтора миллиона русских, чьи семьи пострадали от коммунизма, да и в Бабьем Яре всю кровавую работу хохляцкие полицаи выполняли! А свастика — это символ солнца, ведь европейцы до принятия христианства исповедовали солярные культы. И то, что нацисты запороли этот символ, еще ничего не значит. Ты же носишь звезду Давида, хотя для миллионов палестинцев этот знак является символом смерти и лишений! А знаку свастики тысячи лет, и он является древним сакральным символом индуизма, буддизма и других ведических религий, да он даже в православии есть!
В ответ на мою тираду Вика хмуро промолчала.
— Ладно, прости меня, я не хотел тебя обидеть, но ты же знаешь насколько это для меня важно!
— О.К. замяли. — Вика поставила посуду в мойку, и мы пошли в ее комнату. Как всегда после ссор (эта была лишь слабой тенью того, что мы устраивали обычно), мы с сумасшедшей страстью упали в объятья друг друга. Вика расстегнула мои штаны и, как бешеная, начала обрабатывать мой хуй. В пылу безудержного сношения мы не услышали звука открываемой двери. В этот раз Викины родители решили вернуться пораньше. Картина, представшая их глазам, не могла придти к ним и в самом страшном сне: их дочь, стоящая раком, и я, лысый, со свастикой на груди и ку-клукс-клановцем на плече, отчаянно засаживающий Вике. Викин папа, оказавшийся маленьким похожим на Аристотеля Онассиса, толстячком, резко побагровел и, схватив за руку маму, очень похожую на саму Вику, с грохотом выбежал из комнаты.
— Блядь, вот дерьмо! — Вика разом соскочила с моего члена. — Тебе лучше, как ты и сам, наверное, понимаешь уйти, а вот мне предстоит нечто такое, по сравнению, с чем Хиросима с Нагасаки — буря в стакане воды. — Вика спешно накинула на себя халатик и быстро скользнула за дверь.