– Сию минуту-с, – неожиданно сменил тон лакей, церемонно склонив голову. – Извольте, ваше высокородие, обождать в диванной…
Войдя в обширный, отделанный неаполитанским мрамором и хрустальными подсвечниками вестибюль, Денис почувствовал, что его начинает бить озноб. Присев на уютный диванчик, закрыл глаза: вместе с ознобом пришла и дремота. Сказывалась бессонная ночь.
Проваливаясь в непонятное состояние между сном и явью, почувствовал осторожные, ласковые поглаживания по щеке. С трудом открыл глаза, и губы сами расползлись в глупой, счастливой улыбке:
– Юлька!..
***
– Ты бессердечный! – уткнувшись в грудь Денису, всхлипывала девушка. – И…и еще…ты злой!
– Это я бессердечный? – возмущался молодой человек. – Я, как ненормальный, бросаю все дела, места себе не нахожу, и – я же еще и бессердечный? Ты же с ума меня чуть было не свела!
– Правда? – взгляд распахнутых, черных глаз был таким трогательным и беззащитным, что Денис в который, уже несчетный раз, начинал нежно собирать слезинки с лица любимой, чувствую на губах солоноватый, восхитительный вкус…
– Я глупая, да? – в сотый раз переспрашивала Юлия, дрожащими пальцами теребя мочку уха Дениса.
– Нет, ты – прекрасная! Это я – законченный кретин!..
– Скажи мне еще раз…
– Я люблю тебя!..
– Ну почему ты раньше мне это не говорил? Хотя бы в телеграммах?
Безысходность снова взметнулась щемящей болью:
– Так, ты, в самом деле, выходишь замуж?!
– Да!..
Бухнуло в сердце погребальным колоколом…
– И за кого? – хотелось не выдать предательской дрожи в голосе.
– За тебя, дурачок, за тебя! – нежные пальцы отпустили мочку и ласково принялись за шею. – За кого же еще?!..
***
Вечером Черников был представлен дяде Юлии – Михаилу Павловичу. Первое впечатление Рябушинский оставлял весьма приятное: умные, проницательные глаза, доброжелательная улыбка и свойское, домашнее, без холодных церемониальных изысков, обращение.
– Заждались мы вас, молодой человек, заждались, – с мягким намеком на давнишнее приглашение, сказал хозяин дома.
В первый раз, переезжая из Уфы в Петербург, Денис пробыл в будущей столице всего полдня, естественно, что приглашением на ужин воспользоваться не удалось…
"Пробки проклятые" – чуть было не вырвалось привычное оправдание и пришлось, прикусив язык, молча развести руками.
– Ну, ничего, – видя смущение юноши, приободрил Михаил Павлович, – лучше поздно, чем – никогда. Предлагаю пройти в столовую, за ужином и побеседуем.
Говорить за ужином получалось плохо. Отвлекала внимание от беседы Юлия, неотрывно смотревшая влюбленными глазами. Требовал своего и обессиленный голодовкой организм – в треволнениях последних дней кусок не лез в горло. Смущало несчитанное количество столовых приборов: основное правило этикета будущей современности – не сморкаться в скатерть и не засыпать в салатнице – в данной ситуации было явно неуместным. Хозяин, стараясь не усугублять возникшую неловкость, ограничивался односложными репликами. Лишь когда подали десерт – мороженое для Юлии и неизменный шустовский коньяк, с золотым журавлиным вензелем, для мужчин – беседа оживилась.