Обвинения купца первой гильдии Севостьянова в коммерческом подкупе были отозваны истцом. Истерия вкладчиков закончилась после нескольких газетных статей о торговом доме "Черников и сын". Рейдерский захват банка, с суммарным балансом в 250 миллионов рублей, обошелся купцам Черниковым всего лишь в семь с половиной миллионов, которые, впрочем, практически полностью остались на балансе банка…
Глава зарождающейся торговой империи ехал в мягком вагоне литерного поезда "Санкт-Петербург – Москва" в молчаливой компании шустовского конъяка семилетней выдержки. На небольшом столике отдельного, роскошного купе, лежала срочная телеграмма, которую невидящие глаза перечитывали уже в тысячный раз: " Я выхожу замуж"…
Первопрестольная встречала дождем. Мелким, неприятным, норовящим забраться за воротник мехового плаща и скользнуть холодной змейкой по спине. Денис протискивался сквозь вокзальную толчею, огибая лужи и цепляясь за баулы многочисленных коробейников.
На привокзальной площади выстроилась вереница извозчичьих пролеток, громогласными голосами своих седоков предлагающая самые короткие и дешевые маршруты. Хитрые, продувные физиономии и зазывной репертуар, мало отличались от будущего московских ездовых…
Все, как и сто лет тому вперед…
***
Взмыленный, как и его лошадь, извозчик молодецким посвистом разогнал стайку босоногой мелюзги и лихо развернул коляску у роскошного, двухэтажного особняка Рябушинских на Малой Никитской.
– Прибыли, барин. Доставлено со всем бережением!
– Держи, братец – протянул ассигнацию Денис, несколько ошеломленный от бешеной скачки.- А что, за такую езду не наказывают?
– Не без этого, ваша милость. Могут штраф наложить, а то и бляху ездовую отберут, супостаты…
– Ну, все как у нас! – вслух восхитился молодой человек, покидая экипаж.
Взбежав по парадному крыльцу, Денис нетерпеливо давил на кнопку звонка, пытаясь представить себе предстоящий разговор. Что он будет говорить, какие слова – не имелось ни малейшего представления. Мир, еще вчера казавшийся огромным, неожиданно съежился в маленькую точку, где, кроме него самого и любимой, ничего более не существовало. Все остальное – войны, империи, революции и рынки – попросту не имело значения. "Украду, на хрен, как пить дать, украду. Увезу – и плевать на всех…".
– Могу я видеть молодую барышню? – спросил он у величественного, преисполненного собственной значимостью, дворецкого, открывшего двери.
– Они почивать изволят. Не принимают-с, – с холодным высокомерием ответил тот.
– Ты бы доложился голубчик, – добавил угрозы в голосе Денис. – Передай: господин Черников видеть желают…