Уже в коридоре было слышно, как надрывался телевизор.
Мать приоткрыла дверь гостиной:
– Ты КВН пропустила… А все равно неинтересный. С нашими студенческими капустниками разве сравнится? В них душа была! – Она повернулась к отцу. – Витя, помнишь, на третьем курсе наши оперу поставили «Герасим и Муму»? Такая прелесть! Хор глухих, хор немых, ария внутреннего голоса Герасима: «Всему вино-о-й строй крепостно-о-й!»
– Мама, перестань, у тебя нет слуха!
– Ты такая злая, потому что поругалась со своим воздыхателем?
– Не ваше дело. И с чего вы решили, что я поругалась?
– В дом его не пригласила – раз! – свесился из кресла отец. – Тискались на пятнадцать минут меньше обычного. Это два! Вот и делаем соответствующие выводы. Я так скажу: вымораживай своих ухажеров, сколько душе угодно, только сама не простудись. Нам-то твое здоровье дорого.
– Ты, папа, корыстный, – засмеялась Надя. – Боишься на выходные рабочую силу потерять.
На экране сменилась картинка. Забренчала индийская музыка, под которую из зарослей выбежал семенящим аллюром трусливый слон, за ним показался чумазый мальчик в чалме. Бамбуковой палкой он треснул слона по правой ляжке, и умное животное повернуло налево.
– Надь, ужинать будешь? – спросила мать.
– Не хочу. Мы поели в кафе.
– Все разговоры на кухне! – отец сделал страшное лицо.
– Ты просто безумный делаешься со своим телевизором, Витя, – мать грузно опустилась в кресло.
Надя задержалась на минуту перед экраном. Видеоряд дал сжатое представление о том, как выглядит современный Бомбей, напичканный небоскребами и кадиллаками. Мягкий голос диктора, уловивший, что волшебное погружение в среду уже произошло, задушевно произнес: «Как верно подметил много веков назад наблюдательный составитель „Кама сутры“, влагалище бывает трех видов: большое, среднее и маленькое».
Затем появилась девушка в шелковых одеждах, с жирной искусственной родинкой между нарисованных бровей. Заламывая паучьи руки, она начала тонкую песню, похожую на жалобу.
Надя вспомнила про свое письмо и, уединившись на кухне, осмотрела конверт повнимательней – обыкновенный, без марки, значит, сами принесли и бросили, почерк незнакомый. Торопливо вытащила несколько сложенных вчетверо листков.
Письмо начиналось с хамского эпиграфа: «Для той, кому привычнее брать не в толк, а сама знаешь куда…»
Надя даже оглянулась по сторонам, точно кто-то рядом мог разделить ее недоумение, чувствуя, как от гнева разогрелись щеки. Она скомкала письмо и зашвырнула в мусорное ведро.
– Сволочь неблагодарная, – пробормотала Надя, думая, что автор, довольный очередной шуткой, катит сейчас в свои забытые чертовы кулички.