– Вот как? Об этом ты прежде не упоминала.
– Эти куклы были священными. Но для этого должна быть причина… Нужно избавиться от боли… Я хотела бы уничтожить эти воспоминания, но не прежде, чем усвою из них все ценное. Мэри-Джейн, будь так любезна, душечка, возьми, пожалуйста, салфетку и вытри мне глаза, ладно? Обрати внимание, я говорю это для записи. Это поток сознания. Мы взяли длинный камень на равнину. Все собираются танцевать и петь вокруг него довольно долго – до того как построим из бревен подпорки, с помощью которых заставим его стоять. Каждый вырежет своих куколок. Все куколки очень похожи, и каждая чем-то напоминает того, кто ее сделал, и всех остальных. Я засыпаю. И хочу есть. Я хочу танцевать. Эшлер призывает всех к вниманию.
– Еще каких-то пятнадцать минут – и мы проедем через задние ворота, – сказала Мэри-Джейн, – только следи, чтобы твои слезливые гляделки не закрылись.
– Не говори ни слова охране, – напомнила Мона. – Я сама с ними управлюсь. Что еще ты помнишь? Они несут камень на равнину. Как называется эта равнина? Скажи ее название на их языке.
– Эшлер называл ее «плоская земля», или «безопасная земля», или просто «пастбище». Чтобы правильно произнести название, я должна говорить очень-очень быстро. Вам это покажется похожим на свист. Но все знают эти камни. Буквально каждый знает о них. Мой отец тоже видел их. Боже, вы полагаете, что где-нибудь в мире существует еще одна, другая я? Не думаете ли вы, что такое может быть? Другая я, не считая тех, похороненных под деревом? Не может быть, что я единственная, кому удалось выжить!
– Успокойся, милая, – сказала Мэри-Джейн, – у нас еще уйма времени, чтобы это выяснить.
– Мы – твоя семья, – добавила Мона. – Помни это. Кем бы еще ты ни была, все равно ты – Морриган Мэйфейр, которой предназначено стать наследницей. У нас есть свидетельство о рождении, свидетельство о крещении и пятнадцать фотографий, сделанных «Поляроидом», с этикетками, написанными моей рукой, на обратной стороне каждой из них.
– Так или иначе, но этого недостаточно, – возразила Морриган, которая теперь плакала, надув губы словно ребенок, мигая из-за слез на ресницах. – Все эти свидетельства безнадежно притянуты и с точки зрения закона не имеют никакой силы.
Машина двигалась по своей полосе дороги, но, едва они въехали в Метэри, движение стало плотнее.
– Возможно, потребуется видео, – продолжала рассуждать Морриган. – Как ты думаешь, мама? Но в конце концов все оказывается недостаточным, не так ли, кроме любви? Почему мы вообще говорим о законности?