Обед мы доели молча. Маша вообще ни разу не подняла глаза на меня, как если бы ела одна, сидя лицом к стене.
Как-то странно она себя вела. То совершенно недвусмысленно хотела поскорее покончить с этим заданием. А когда я предложил ей сделать это прямо сейчас, упирается. Этого я не понимал и, честно говоря, не очень стремился разобраться в хитросплетениях Машиной психики. Сложностей хватает во внешнем мире, если еще тратить силы на то, чтобы разбираться с ними внутри команды! Нет, мне действительно будет спокойнее действовать в одиночку.
— И как дальше? — спросила Маша, когда мы встали из-за стола.
— Как хочешь! Мы можем прямо сейчас поехать на вокзал, и я посажу тебя на поезд. Хочешь, я отправлю тебя в Дели с Барат Сыркаром, а завтра он приедет обратно, и мы с ним двинем дальше. Как тебе удобнее!
Маша думала. На ее мальчишеском лице подбородок стал острым, глаза застыли на какой-то точке далеко за моей спиной.
— Маша, я дам тебе в отчете самую лестную характеристику. Ты и вправду мне очень помогла, сама знаешь. Просто теперь, когда все на мази, сидеть здесь вдвоем нет смысла. Поэтому я принял такое решение. По-моему, это всех устроит.
Меня, по крайней мере, точно.
— А ты что сейчас будешь делать? — спросила она.
— Прямо сейчас? Поеду в Амбер.
Помните? Тот город-крепость у въезда в Джайпур, который чуть больше двух недель назад посетил Ляхов.
— Можно, я с тобой? — попросила Маша. — Я хотела бы здесь переночевать, а в Дели поехать завтра с утра. На поезде.
В общем, это тоже понятно. Кому хочется видеть себя в роли работника, которому говорят: «Получите расчет, и чтобы я носа вашего больше не видел»? А так все приличия соблюдены, и самолюбие не задето.
— Ну, хорошо. Пожалуйста!
Люди, которые со мной общаются, знают, что я совсем не вредный.
Почему-то индийцам не приходит в голову, что кто-то из европейцев может выучить их язык. Они обменивались перед нами замечаниями на хинди, как если бы мы с Машей были глухими.
— Белые идут, начинай! — говорит чумазая девчушка сидящему на земле седобородому старику в оранжевых одеждах.
Это садху — индийцы произносят «саду». Правоверные индусы — только мужчины — живут следующим образом. Первая треть жизни — чтобы расти, учиться и овладеть профессией. Вторая — создать семью, содержать ее и поставить на ноги детей. Последняя треть — для духовной жизни. Мужчина надевает оранжевые одежды и уходит из дома в паломничество по святым местам, проводя время в молитвах и живя подаяниями. Вот их-то и называют садху.
Садху бывают двух категорий: настоящие и те, кто стремится обернуть к собственной выгоде свою внешность почтенного патриарха, благочестие местного населения и любознательность туристов. Различить их просто: настоящие садху просто сидят в тени в позе лотоса и в том или ином промежуточном состоянии просветления и на прохожих не реагируют. Лжесадху проводят время не в молитвах, а в стремлении получить побольше милостыни. Поэтому они привлекают к себе внимание, впрочем, ни в коей мере не теряя достоинства.