— Подъем!
Все было распределено заранее. Пока все оцепляли большой приземистый коттедж с цифрой четыре над входом, один из боевиков быстро вскарабкался на столб и перерезал телефонный кабель.
Фугас первым вскочил на крыльцо и хотел уже вышибить легкую дверь, но тут она сама открылась и в дверном проеме показалась сонная всклокоченная девица в одном бикини. Фугас успел зажать ей рот раньше, чем она вскрикнула, оттащил в сторону и, закрыв коленкой дверь, шепнул на ухо потрясенной дамочке:
— Тихо! Милиция, — а потом спросил: — Сколько их там?
— Не-не считала, — запинаясь, ответила она. Магическое слово «милиция» ее немного успокоило. — Человек десять.
— Они все бородатые?
— По-оловина.
— Оружие есть?
— Да. Видела пистолет, — припомнила девица.
— Ну хорошо, подожди здесь, — он толкнул ее в руки напарника, кивнул остальным и первым ворвался в дверь.
Когда в коттедже поднялась отчаянная пальба, девушка поняла, что на самом деле это вовсе не милиция. Вскрикнув, она укусила за руку державшего ее парня и, вырвавшись, бросилась бежать в лес. Она почти добежала до ближайших деревьев, когда с крыльца полоснула автоматная очередь. Девушка упала, а Фугас обрушился в руганью на зазевавшегося парня.
— …Раззява! Что стоишь, сходи посмотри, вдруг жива.
Оглянувшись по сторонам, он заметил в ближайшем коттедже, метрах в пятидесяти, белевшие лица обитателей. Парни его были в масках, а лицо самого Фугаса они вряд ли могли рассмотреть с такого расстояния, но для профилактики он не целясь полоснул очередью по окнам.
— Сидеть, — пробормотал он себе под нос, а потом скомандовал: Уходим.
В лесу, на проселочной дороге, стояли три автомашины. В одну из них, милицейский УАЗик с номером Энского отделения милиции, они сгрузили все оружие и униформу, и неторопливый вездеход растаял где-то в лесу. Весь остальной народ налегке расселся в две «девятки», и они, проехав с полкилометра, влились в оживленный поток магистрального шоссе. Через час все уже были в Энске.
В это прекрасное летнее утро Свояк поднялся, как обычно, в шесть. Особой нужды в этом не было, он мог бы спать хоть весь день, но долгие годы отсидок давали о себе знать въевшимся в организм распорядком зоны. Она не отпускала его и теперь, словно прорастая изнутри колючей проволокой, раздирая легкие и царапая горло. Откашлявшись утробным лаем старого курильщика, Свояк с беспокойством подумал л, что боль усилилась. Она не отпускала его уже месяц, но он упорно не хотел обращаться к докторам и скрывал ее от окружающих. На туберкулез это не походило, им он уже переболел.