Однако Этьен был парень смышленый. Он мигом сообразил, что имел в виду Шатофьер.
— У вас было совсем иначе, господин граф. Она вас не предала, она умерла. Вам легче.
Эрнан промолчал. Разумеется, ему было что ответить на это. Он мог бы сказать: «Да, ты прав, она не предала меня. Она до конца оставалась верной мне. Но и покончила с собой потому, что любила меня. Ты, парень, свободен — и перед Бланкой и перед своей совестью. А я — нет. Я должен хранить верность той, кого уже давно нет в живых. Она защитила свою честь своей смертью, и с моей стороны было бы бесчестием предать ее память. Так кому же легче, скажи? По крайней мере, ты можешь утешать себя тем, что Бланка твоя жива, что отнял ее у тебя не Гийом Аквитанский, а Филипп. Красавчик-Филипп. Коротышка…» Так ответил бы Эрнан, если бы ему вдруг вздумалось излить свою душу.
Но это было не в его привычках. Помолчав немного, он сдержанно произнес:
— Пойми, наконец, приятель, ведь я желаю тебе только добра…
— Да катитесь вы к черту со своими добрыми пожеланиями! — неожиданно грубо огрызнулся Монтини.
Эрнан тяжело вздохнул:
— По идее, мне следовало бы еще разок отдубасить тебя, но, вижу, это безнадежно. Тебя только могила исправит… Гм, могила, — пробормотал он себе под нос, пришпорил лошадь и вскоре догнал д’Альбре. — Несносный мальчишка! — поделился он с ним своими впечатлениями.
— Вот не понимаю, — пожал плечами Гастон. — К чему тебе лишняя забота? Оставил бы его под арестом и все тут.
— Чтобы Филипп во время моего отсутствия убил его? Нет, спасибочки! Монтини, конечно, виновен, не отрицаю, но он и так здорово наказан. Женщина, которую он безумно любит, бросила его, да и его младшая сестра несчастна в браке… Между прочим, тебе не кажется, что слишком уж много браков заключается не по взаимной любви: та же Матильда и Габриель, Анна Юлия и Филипп, Маргарита и граф Шампанский, Амелина и Симон, Бланка и граф Бискайский, подозреваю, что и Элеонора Кастильская не очень-то рада своему титулу королевы Италии, да и у тебя с Клотильдой… — Вдруг он осекся, изумленно глядя на искаженное гримасой боли лицо Гастона. — Что случилось, дружище? Тебе плохо?
— Клотильды уже нет, — сипло произнес Гастон, избегая взглядом Эрнана. — Она умерла.
От неожиданности Шатофьер резко осадил лошадь.
— О Боже! Когда?
Д’Альбре тоже остановился.
— В среду. А вчера утром ко мне прибыл гонец с сообщением о ее смерти.
— И ты все это время молчал?!
— Хотел было сказать Филиппу, но как раз тогда он места себе не находил из-за тех подозрений относительно беременности Бланки, и у меня просто язык не повернулся. Ну, а потом он был так счастлив…