— Ты тоже дорог мне, Гастон, — растрогано ответил Филипп. — Ты мне как брат, как родной брат, а Амелина… Амелинка, родная моя сестричка… И Эрнан… И другие…
Гастон ободряюще похлопал его по плечу.
— Ну, все, довольно мрачных дум! Мы же не на похоронах. Нам предстоит недолгая разлука, только и всего. Выше голову, дружище, держи хвост трубой. У нас праздник, скоро торжественный пир, а пока суть да дело, ступай отдохни пару часиков. И всплакни, если тебе от этого полегчает.
— Я не буду отдыхать, — сказал Филипп. — И плакать не стану. Сейчас я поеду в Тараскон — нужно сообщить обо всем отцу.
— В этом нет нужды. Твой отец узнает обо всем от своих лазутчиков. Он подослал их еще вчера, когда до него дошли слухи о наших приготовлениях. Во время церемонии здесь находилось двое его людей. Один уже уехал, а второй, по моим сведениям, все еще околачивается поблизости. Так что не беспокойся, твой отец будет прекрасно осведомлен.
Но Филипп покачал головой:
— Это не меняет дела. Все равно я должен ехать.
— Глупец! Тебе сильно хочется быть выгнанным в шею?
— Нет, вовсе не хочется. Но поступить, как советуешь ты, значит признать свою вину. А я не чувствую себя виновным, я не собираюсь скрываться от гнева отца. Пусть он сам прогонит меня, так моя совесть будет чиста.
— А если для очистки твоей совести отец решит упрятать тебя в темницу?
Филипп поежился.
— Все равно, — сказал он, храбрясь. — Все равно.
— Упрямец ты этакий! — проворчал Гастон. — Хорошо, я поеду с тобой. Где мне деваться, раз уж я сам эту кашу заварил!
— Прошу прощения, монсеньор, — виновато произнес начальник городской стражи, встречавший Филиппа и его друзей на подъемном мосту у главных ворот Тараскона. По всему было видно, что сейчас он предпочел бы находиться где-нибудь другом месте, только не здесь. — Господин герцог, отец ваш, строго-настрого велел не впускать ваше высочество ни в город, ни тем более во дворец… Право, мне очень неловко, — смущенно добавил начальник стражи после короткой паузы. — Ведь вы знаете, как мы к вам относимся. Но приказ есть приказ, мы люди военные и привыкли повиноваться… Вы уж не обессудьте, монсеньор…
— Все в порядке, не беспокойтесь, — сказал Филипп, спешившись; его примеру последовали остальные молодые люди. — Я приехал лишь затем, чтобы сообщить отцу о происшедшем. Но вижу, это сделали и без меня.
— Слухами земля полнится, монсеньор. Ваш отец в ярости, и вам лучше не попадаться ему на глаза. Он хотел было издать указ о вашем аресте, но, слава Богу, преподобные отцы сумели отговорить его.