— Ясное дело. В последнее время ни один громкий скандал в Наварре не обходится без участия Маргариты. А этот был особенно громким. Странно, что ты так мало слышал о нем.
— Тогда я был на войне, — коротко ответил Филипп.
— Ах да, конечно, — согласился герцог. — Как раз тогда ты воевал в Андалусии. — Вдруг он хитро прищурился и добавил: — Бои, а в часы затишья — хорошенькие мавританочки. Воистину, некогда было прислушиваться к сплетням.
Филипп покраснел.
«Вот те на! — изумленно подумал он. — Гастон-второй нашелся! Чудеса, да и только…»
— А что до скандала, — герцог вновь принял серьезный вид, — то приключился он вследствие того, что Инморте попросил у дона Александра руки принцессы. Для своего сына, разумеется.
— Ба! Для Хайме де Барейро?
— Вот именно. Гроссмейстер обратился к королю с этим нелепым предложением во время официального приема, в присутствии многих блестящих вельмож и, что самое прискорбное, в присутствии Маргариты. Дон Александр, понятно, был возмущен…
— Еще бы! Эка честь — породниться с самим Вельзевулом.
— Не в том дело. До сих пор наваррский король лояльно относился к иезуитам, чего я не одобряю. Однако он, как тебе должно быть известно, человек весьма набожный и благочестивый.
— Чересчур набожный, — заметил Филипп. — И до смешного благочестивый. Вот уже третий год кряду он заказывает всем монастырям Памплоны еженедельные молебны во спасение души Маргариты, а еще постоянно натравливает на нее епископа Франциско де ла Пенью с его ханжескими проповедями.
Герцог кивнул:
— Насчет молебна я того же мнения — это сверх всякой разумной меры. По мне, уж лучше бы он употребил свое благочестивое рвение на искоренение иезуитской заразы в своей стране. Будем надеяться, что недавний инцидент заставил его призадуматься. Ну, в самом деле, где это видано, чтобы брака с принцессой, наследницей престола, добивался ублюдок воинствующего монаха и какой-то неотесанной крестьянки…
— Дочери мелкого ростовщика, — внес уточнение Филипп. — В Толедо говорят, что мать графа де Барейро была наполовину еврейка, наполовину мавританка.
— Тем хуже… Нет, подумать только, граф де Барейро! В свое время я воспринял это как пощечину, нанесенную Иннокентием Пятым всей европейской аристократии. Да простит меня Господь, но, по моему убеждению, папа Инокентий был не в себе, присваивая этому ублюдку графский титул.
— Так что было дальше? — нетерпеливо спросил Филипп. — Что ответил гроссмейстеру король?
— А ничего. Он просто не успел ответить, вместо него ответила Маргарита. Дон Александр собирался указать Инморте на дверь, но принцесса опередила его.