Князев уже полчаса ждал Соню в Эрмитаже. Вошел с набережной Невы через Малый подъезд, сел на черный кожаный диван у стойки охранника. Сидел, изучал стенд с афишей Эрмитажного театра. Выучил весь репертуар фестиваля «Моцарт XXI» и понял, что не может больше ждать. Улыбнулся охраннику – «я тут, я не нарушитель, не взломщик», поднялся наверх и на следующей площадке сел на зеленый кожаный диван, вскочил, взбежал еще на один пролет и оказался перед главным охранником – вот черт, уже не пройти!
Алексей злился внизу, у входа в Эрмитажный театр, а Соня рыдала наверху, в отделе русской культуры.
– Соня, – строго сказал Князев в телефон, – совесть у тебя есть? Хотя бы маленькая, по твоему небольшому размеру?
На нее смотрели косо – никто не пользуется мобильными в Эрмитаже, почему она себе позволяет?! Соня не замечала – уж если человек пустился во все тяжкие, невыключен-ный мобильный для этого человека сущая ерунда.
– М-м-не-могу, – пробормотала Соня.
– Как это не можешь?! – возмущенно закричал Князев, и охранник неодобрительно прижал палец к губам – тихо!
Соня горестно смотрела на себя в зеркало. Час назад она пила апельсиновый сок в буфете, и оса тоже пила сок, из одного с ней стакана. Хорошо быть осой – можно просто кусать всех, кто тебе не нравится, подумала Соня, еще не ощутив боли. Боль прошла, а вывернутая губа, распухшая щека и оттопыренное ухо остались, и теперь Соня не была похожа ни на красавицу, ни на человека вообще, – ее лицо даже не помещалось в маленькое зеркало в пудренице.
Но ей все же пришлось замотаться в чужой цветастый платок и спуститься к Князеву – не ночевать же ей в отделе в чужом платке.
– Сонечка! – улыбнулся Князев, взял в ладони ее лицо. Распухшие щеки расположились на его ладонях. – Не плачь, Золушка, я сделаю тебе отопластику, лифтинг… ты снова поедешь на бал…
– Что это – отопластика? – из-под одолженного платка слезливо спросила Соня.
– Изменение формы ушей, – охотно пояснил Князев и уже всерьез, озабоченно, спросил: – Ты что-нибудь противоаллергическое принимала?
Соня капризничала, отказывалась ехать на Фонтанку, дулась, ныла и жаловалась. Алексей смеялся, пощипывал ее за оттопыренное ухо, легко целовал распухшие губы. Почему-то такая, некрасивая и несчастная, она особенно ему нравилась.
– Посмотри на меня!.. Нет, не смотри на меня… – командовала Соня, кутаясь в чужой платок.
– Если любишь человека, то любишь его всего, вместе с его отеком, – сказал Князев, и они поехали на Фонтанку.
– Но только на минуточку, – склочно предупредила Соня у входа в подъезд, – я очень слаба…