Что же до Бути, то он, скорчившийся от желудочных спазм, то и дело прикладывался к бутылке с подогретым голубоватым молоком…
Вместо рождественского ужина я съела прекрасный виноград, выращенный в теплице, который принёс мой старый друг Амон. Мы отпраздновали рождество вдвоём с Фосеттой – она грызла конфеты, присланные Долговязым Мужланом, а я боролась со своего рода ревностью – чувством, похожим на горе ребёнка, которого забыли пригласить на ёлку…
А что бы я, собственно говоря, хотела? Ужинать с Брагом, или с Амоном, или с Дюферейн-Шотелем? Бог ты мой, конечно, нет! Так что же? Я не лучше и не хуже других, и бывают минуты, когда мне хочется запретить людям веселиться в то время, как я тоскую…
Мои друзья, настоящие, верные, такие, как Амон, – об этом стоит сказать – все – неудачники, все живут в печали. Может быть, нас всех связывает что-то вроде «солидарности несчастья»? Нет, я так не думаю.
Мне скорей кажется, что я привлекаю и удерживаю возле себя меланхоликов, людей одиноких, обречённых на отшельническую жизнь либо на бродячую, вроде меня… Людей, похожих друг на друга…
Я переживаю эти пустяковые мысли, возвращаясь после визита к Марго.
Марго – это младшая сестра моего бывшего мужа. С детства она мрачно откликается на это забавное уменьшительное имя, которое идёт ей как корове седло. Она живёт одна, и всем своим обликом – седеющими, коротко стриженными волосами, блузой с русской вышивкой и длинным чёрным жакетом – удивительно похожа на нигилистку.
Разорённая мужем, угнетённая братом, обобранная своим поверенным в делах и обворованная слугами, она ушла в какую-то мрачную безмятежность, проявляющуюся одновременно в неизбывной доброте и в молчаливом презрении к миру. По укоренившейся издавна привычке её обкрадывать окружающие продолжают общипывать её ренту, и она, как правило, не препятствует этому, но иногда её вдруг охватывает бешенство, и тогда она выбрасывает на улицу свою кухарку из-за какой-нибудь жалкой морковки, из-за обсчёта в десять франков.
– Я не против, чтобы меня обворовывали, – кричит Марго, – но пусть это делают хоть элегантно.
Потом она на долгое время вновь замыкается в своём высокомерном презрении к окружающим.
В годы моего замужества я мало знала Марго, которая всегда была холодна, учтива и малословна. Её сдержанность не поощряла моей откровенности.
Однако в тот день, когда мой разрыв с Адольфом стал уже окончательным, она очень вежливо, без лишних слов, выставила из своего дома моего изумлённого мужа и с тех пор больше с ним никогда не виделась. Так я узнала, что в лице Марго приобрела союзницу, друга и поддержку – ведь это она ежемесячно даёт мне те триста франков, которые оберегают меня от нищеты.