– Я не отставал от вас… Это не хитро: чтобы вы не слышали моих шагов, я старался бежать с вами в ногу. Только и всего.
Да… Это, действительно, не хитро. Но об этом надо было подумать. Вот мне, например, это никогда бы и в голову не пришло. Еще опьянённая быстрым бегом, словно лесная нимфа, возбуждённая, неосторожная, я рассмеялась ему в лицо, как бы провоцируя его. Мне хотелось, чтобы вновь вспыхнуло в глубине его красивых серых с рыжими искрами глаз злое жёлтое пламя… Угроза этого, пожалуй, промелькнула, но я почему-то не унималась, как наглый упрямый ребёнок, который сам нарывается на пощёчину. И, конечно, была наказана гневным поцелуем, поспешным, неудачным, который только разочаровал мои губы…
…Вот эти минуты вчерашнего дня я подробно перебираю в памяти, пока иду по бульвару Батиньоль, но не для того, чтобы найти себе хоть какое-то оправдание. Нет, оправдания тут не найти, разве что тому человеку, которого я сама так откровенно вынудила это сделать. «Просто себя не узнаю!» – мысленно воскликнула я вчера, когда мы, недовольные друг другом и смущённые, возвращались к Амону… А что я о себе знаю? «У тебя нет более страшного врага, чем ты сама…» Лицемерная рассеянность, лицемерная осторожность – вот что лежит в основе так называемых импульсивных натур, а я совсем не импульсивная натура! Надо сурово судить тех, кто восклицает: «Ах, я потеряла голову, не знаю, что делаю!», и уметь разглядеть в их растерянности большую долю предусмотрительности и хитрости…
Я не считаю, что с меня может быть снята хоть часть ответственности за то, что случилось. Что я смогу сказать этому человеку сегодня вечером, если он попытается меня обнять? Что я не желаю этого, что я вовсе не имела в виду его соблазнять, что это игра? Что я предлагаю ему свою дружбу, сроком на месяц и десять дней, которые отделяют нас от предстоящих гастролей? Нет! Придётся принять какое-то решение! Именно, придётся принять какое-то решение…
И я иду, ускоряя шаг всякий раз, когда вижу своё отражение в витрине, – мне неприятно это театрально озабоченное, волевое выражение своего лица, а глазам под нахмуренными бровями не хватает убедительности. Я хорошо знаю это выражение! Оно как бы афиширует мой аскетизм, полную отрешённость от всего. Но на самом деле за ним скрывается ожидание маленького чуда, знака, который должен мне подать мой хозяин Случай, того фосфоресцирующего слова, которое вспыхнет на чёрной стене, когда я погашу ночью лампу… Какой чудный аромат распространяют мокрые фиалки и белые нарциссы на уличных тележках! Старик, заросший седой бородой, продаёт подснежники прямо с луковичками, облепленными землёй, а сами цветки на тоненьких стебельках, как драгоценные подвески, похожи по форме на пчёл. Их запах, пожалуй, напоминает запах апельсинов, но он такой слабый, почти неуловимый…