Воспользовавшись отсутствием Массимо, Никки плотно спланировала свой день. Сразу после завтрака она села в такси и отправилась в Роуздейл-хаус, где и провела насколько часов со своим братом.
Она возила его в кресле по саду и рассказывала ему про свою безоблачную жизнь, про предстоящее путешествие на Сицилию.
– Я смогу навестить тебя не раньше чем через две недели, дорогой, – заранее предупредила Джейдена сестра. – Ты и не заметишь.
Джейден моргнул и улыбнулся.
– Жаль, конечно, что приходится уезжать.
Джейден молча покачал головой.
– Не знаю, как так случилось, милый… – сквозь слезы произнесла она. – Но ничего не вернешь назад. Единственное, что бы я хотела, так это оказаться на твоем месте. Прости меня за эти слова. Я понимаю только одно. Все случилось не так, как я предполагала для нас обоих, Джейден. Тебе не нужно понимать, что происходит. Ты знаешь главное – я люблю тебя…
Никки всегда было трудно покидать брата. Но в этот день расставание оказалось труднее, чем обычно.
Персоналу хосписа Никки была известна как Николь Бернсайд. Здесь строго соблюдали конфиденциальность своих клиентов, и за все то время, что Никки была супругой Джозефа Ферлиани, информация о ее посещениях Роуздейл-хауса не проникла наружу.
Покойный супруг же никогда не расспрашивал ее о личных делах, за что Никки была ему чрезвычайно признательна.
Вот только сейчас она не представляла, удастся ли ей сохранить все в тайне от Массимо, доверять которому у нее не было оснований. Неизвестность пугала Никки как никогда.
– Я звонил тебе много раз. Где ты была? – влетел в ее комнату Массимо.
– Ходила по магазинам, – тихо, не поднимая на него глаз, ответила Никки, поглаживая нежащуюся на коленях кошку.
– И что же ты купила? – с подозрением спросил Массимо.
– Представь себе, ничего, – все тем же спокойным тоном произнесла женщина.
– Совсем ничего?! – Его голос стал почти бешеным.
– Совсем ничего, – все более мирно звучал голос Никки.
– Ты издеваешься? – свирепел Массимо. – Тебя не было несколько часов!
– Правда? Время пролетело так быстро… – плавно прошелестели ее слова, похожие на мурлыканье Пии.
– Какого черта тебе вообще понадобилось выходить?
– Ты сам сказал, что я не прикована к дому. Почему теперь предъявляешь претензии? – Никки подняла наконец глаза.
– Потому что я волновался, не зная, где ты находишься, – раздраженно буркнул он.
– У тебя были причины для волнения? – тихонько журчал ее голос.
– Я всего лишь забочусь о твоей безопасности…
– А у меня создалось впечатление, что этот особняк и есть самое опасное для меня место, особенно когда ты сюда возвращаешься, – Никки снова опустила на кошку свой взгляд.