Каждый видит: это настоящая семья. Видит отец: у него, кроме жены, есть еще одна жертва, которую он вправе колотить и обзывать. Тельце у ребенка такое податливое, жаль только, что небольшое.
И жена видит: вот результат моих усилий, он должен воодушевить меня на новые усилия.
И ребенок тоже видит: он — главная персона, живое оправдание бесполезно растраченного времени, времени, которое лопается по швам, распираемое всякими бесполезными делами, делами, которые всегда делаешь не для себя, а для кого-то другого. И одна мрачная задняя мысль застряла где-то в голове: во время воскресной проповеди труды твои воссияют, и лучи их падут на тебя. Такого, правда, дожидаться бессмысленно, ведь труды если и падут на тебя, то не в виде божественного сияния, они лягут на тебя своим многотонным грузом, чтобы в конце концов оставить от тебя мокрое место. И в один прекрасный день бесформенное тело, зовущееся мамочкой, в последний раз укладывается на ложе к давно похороненному папочке.
Но самую важную персону, ребеночка, кутают в пеленки и херенки, пока он не научится ходить и кататься на самокате, потом ему навешивают оплеух, навьючивают на него хозяйственные сумки, подрезают косами во время заготовки сена, давят автомобилями, а бывает, что ребенок свалится в горный ручей, прямо в руки к перепившемуся отцу или угодит под рассыпавшуюся поленницу, а то и в лапы какого-нибудь сумасшедшего насильника. Если ребенка минуют все эти беды, остается еще возможность в пятнадцать лет напиться впервые и на мопеде врезаться в бетонную опору моста.
Иногда дети делают слабые попытки затеять игру, тогда их мгновенно хватают за шиворот, задают на орехи и награждают пинками, а потом суют в руки рюкзак и отправляют в лавку за кормом для скотины. За солью и комбикормом.
Ни о чем подобном Паула не догадывается. Она стоит на улице перед входом в магазин, и на нее недоверчиво оглядываются снующие мимо мамаши. Она надеется, что скоро поймает на себе восторженный взгляд Эриха, а пока раздает детишкам конфеты. Детям постарше конфеты есть запрещают, они обязаны приносить сласти домой, для своих маленьких или даже грудных братишек и сестричек. Если же кто-то отважится тайком сунуть конфету за щеку, ему сразу достанется такая затрещина, что зубы повылетают.
Дома эти мамаши, бросив на произвол судьбы дымящиеся на плите кастрюли, как фурии бросаются к анемичному младенцу, срывают с его тельца обкаканные ползунки и с буйной энергией вталкивают маленького глупышку в белоснежные, свежевыстиранные одеяния. Потом упакованного в ползунки младенца покрывают поцелуями и мамаша, и все присутствующие, а какашки отправляют в стиральную машину. Поистине, перед нами — вечно повторяющееся и всегда переживаемое заново чудо природы, связанное с тем, как меняют отвратительно воняющую коричневатую тряпку на сияющее белизной одеяние. Про какашки все забыли, вновь сияет солнце. Из раскрытых от умиления ртов присутствующих при этом гостей доносится: «Ах ты, свиненыш эдакий», или: «Какая аккуратная мамочка». И мамаши сияют от счастья.