Мисс Квиллиам вначале была верна своему слову: когда я приходил домой, и мы съедали ужин, она вынимала книги и в очередной раз доказывала мне, какая она превосходная учительница. Однако после долгой уличной торговли мне трудно было собрать силы для учебы; мисс Квиллиам тоже, проработав с утра до позднего вечера, очень уставала. После ужина (ела она совсем мало) она обычно на время становилась бодрее, но частенько ею овладевало беспокойство, и она, бормоча что-то неразборчивое, слонялась взад-вперед по комнате. Через час или два беспокойство спадало, ему на смену приходили вялость и уныние. Таким образом, через месяц-другой наши занятия почти полностью сошли на нет.
Несмотря на все подарки судьбы, положение наше оставалось крайне ненадежным. Часто в конце недели, когда помощник хозяина обходил квартиры, матушке и мне не хватало денег, чтобы заплатить свою долю за жилье, и, по существу, мы жили на скудные накопления мисс Квиллиам.
Еще мы задолжали в грязной бакалейной лавчонке (все называли ее «кредитной лавкой») на углу, где каждую неделю что-то платили, но полностью не рассчитывались никогда. Это означало, что мы должны были покупать тамошний плохой и дорогой товар, иначе, как предупредила мисс Квиллиам, с нас бы потребовали полностью наш долг.
В то время меня все больше раздражали постоянные упреки матушки, что я принудил ее расстаться с Избистерами, у которых (говорила она) нам жилось куда лучше. Более того, если прежде она была транжиркой, то теперь думала только о том, как бы побольше заработать и поменьше потратить. Особенно она злилась на Пичментов, полагая, что они — при всей их очевидной честности и щедрости — недоплачивают ей за работу; иной раз даже жаловалась мне, что мисс Квиллиам заставляет ее работать до седьмого пота. Она пребывала то в глубокой печали, то в непонятной беспечности: часто, приходя домой поздно, я заставал ее странно оживленной, и меня это радовало (хотя ее настроение то и дело менялось). Я понимал тем не менее, что нынешний образ жизни ей вреден, но лишь спустя несколько месяцев узнал о том, насколько велика опасность.
Ближе познакомившись с окружением, я понял, что многие соседи находятся в куда более тяжелом положении: мы с матушкой, по крайней мере, были способны работать и кое-как сводить концы с концами. Эти старинные улицы — до большей части лишенные освещения, где не появлялись ни полиция, ни уборщики, — служили убежищем самой жалкой нищете. К вони, что висела над местностью, добавлялись запахи от пивоварен, и прежде всего от газовых резервуаров во владениях компании «Газ, свет и кокс», располагавшихся тогда на Грейт-Питер-стрит (много позднее судьба свела меня с этой компанией, правда не напрямую). Попадались в этих бедных кварталах и притоны преступников; кроме того (поскольку бедные полагают более надежным кормиться от себе подобных), улицы наводняли карманники и здоровенные попрошайки, которые вымогали у прохожих деньги даже среди бела дня у всех на виду. Мисс Квиллиам предупредила нас о вооруженных шайках, которые временами блокировали с двух концов какую-нибудь улицу и «эскаладой», подобно крестоносцам, атаковали лавки, пока остальные сообщники грабили пешеходов.