— Тут что-нибудь есть? — спросил он, доставая записную книжку.
— Только записи, — отозвался я.
Он потряс книжку, и оттуда выпали письмо моего деда и карта. Он поднял их, скользнул взглядом по письму, держа его вверх ногами, потом по карте (судя по всему, мало что понимая и в ней), сунул то и другое обратно в книжку и вернул ее мне.
Воцарилось молчание; коротышка хмурил брови, будто что-то подсчитывая в уме. Наконец он произнес:
— Один-единственный Дигвид, которого я знаю, это Черный Барни. Когда я в последний раз о нем слышал, он жил в остове за Вестминстером.
— В остове? — испуганно повторил я.
Усталый и голодный, я воспринимал все обостренно, и потому в моем мозгу возникло непрошеное видение: человек, которого я ищу, в облике огромного белого червя извивается внутри человеческого скелета.
— Ага, — подтвердил Палвертафт. — Между Ладными Домиками и Олд-Бейсном.
Названия эти ничего для меня не значили, но я повторял их про себя снова и снова, пока в изнуренном сознании не сложилось что-то вроде молитвы: «Дигвид, Черный Барни, Ладные Домики, Олд-Бейсн».
— Ступай через новый мост за заставу и по дороге вдоль берега, пока не набредешь на новую дорогу — ее еще строят. Сверни на нее и попадешь куда надо.
Я двинулся к двери, но коротышка меня окликнул:
— Постой!
Повернувшись, я увидел, что он хитро сощурился.
— Он захочет знать, как ты его нашел.
— И что мне ему сказать? — покорно спросил я.
— Правду, что же еще? — весело бросил он. — А вот тебе задание: передашь ему мои слова. Запомнишь?
— Да.
— Скажешь ему: «Дэниел спрашивает, нельзя ли ему встрять в аферу на Генриетта-стрит, в канун Рождества». Можешь повторить?
Я повторил загадочную фразу, и его это вполне удовлетворило.
— Только не забудь, а то я узнаю и шкуру с тебя спущу! Ну, ступай. — Ободряющим пинком он выставил меня на темную улицу и закрыл за мной дверь.
Бормоча про себя драгоценную формулу, я пошагал обратно к реке. До рассвета оставалось час или два, и поток транспортных средств, стремившихся в столицу, делался все гуще; правда, когда я прошел новый мост Риджентс-бридж у Воксхолла и свернул к западу, дорога, следовавшая вдоль необитаемого тогда берега, вновь опустела.
Позади осталось громадное восьмиугольное строение — новая каторжная тюрьма Миллбанк, впереди маячила Винокурня, за нею, чуть дальше, фабрика по производству свинцовых белил (их удушающая вонь становилась все сильнее). Через четверть мили я добрался до новой, незаконченной дороги и двинулся дальше, через район огородов, постепенно сменившихся заброшенными садами, ухабистой землей и болотистой местностью под названием Ладные Домики. Освещения не было, немощеная дорога тонула в грязи, местами приходилось вброд пересекать лужи размером с озеро и глубиной в добрые полфута. Несколько раз я пытался расспросить немногих попадавшихся на пути пешеходов, но они спешили прочь.