В это утро у нас друг от друга не осталось никаких тайн. Появившееся чувство безмятежного равновесия делало нас похожими, словно мы отныне составляли две части одного целого, части то сливающиеся, то вновь расходящиеся, но все равно остающиеся целым.
В июне Антон окончательно перебрался ко мне. А в июле, когда у него начался запланированный отпуск, я тоже отпустил сам себя с работы.
— Наш отдых будет называться «лесная сказка», — сказал я с улыбкой.
— Что, отправимся в какой-нибудь пансионат? — недовольно спросил он, и его брови нахмурились.
— Нет, радость моя, мы поедем в какую-нибудь глушь несусветную, где нас никто не знает. И снимем там домик. Сейчас никого дачниками не удивишь.
— Даже и не знаю, — неуверенно ответил Антон.
— Зато я знаю. Можем на Волгу. Там много маленьких живописных деревень. Я как-то отдыхал под Кинешмой. Чудные места! Можно, в принципе, туда.
— А с кем ты там отдыхал? — спросил Антон и вновь нахмурился.
— Ну-ну, малыш! — рассмеялся я. — Не стоит ревновать! Один я там был. И довольно давно. А любопытствующим бабулям скажем, что мы братья.
— Братья?! — Антон громко расхохотался. — Да ты посмотри на нас!
Он, конечно, прав! Мы абсолютно непохожи. Он — русый, со светлыми зеленоватыми глазами, а я темноволосый и кареглазый. К тому же мой отец был обрусевшим корейцем, а мать русской, поэтому овал лица и разрез глаз у меня ярко выраженного восточного типа, а волосы, такие же, как у матери, светло-каштановые и очень густые. Я платил немалые деньги своему мастеру, и он стриг меня всегда модно, стильно и к лицу. Когда я впервые встретился с Антоном, у меня было каре до плеч. А сейчас мастер сделал мне летний вариант, убрав волосы с затылка и оставив длинной лишь челку, прикрывающую правую сторону лица чуть ниже уха. Антону очень нравилась эта асимметрия. Он, лукаво посмеиваясь, говорил, что она точно отражает мою противоречивую и таинственную восточную натуру. Он часто в шутку называл меня «мой любимый япончик», хотя прекрасно знал, что японской крови во мне ни капли. После знакомства со мной Антон всерьез заинтересовался японской культурой и, естественно, увлекся поэзией, японскими танка и хокай. Он пришел в восторг от лаконичности, образности и загадочности этих кратких стихотворений и мучил меня беспрерывным цитированием по всякому поводу и без такового. Кроме этого, он полюбил японские и китайские рестораны и походы по магазинчикам со всевозможными восточными товарами. Он приносил ко мне понравившиеся ему вещицы, и скоро моя квартира была заполнена фарфоровыми вазочками, расписными веерами, бумажными фонариками, яркими платками, статуэтками Будды, лаковыми миниатюрами и прочей восточной дребеденью. Для меня Антон приобрел несколько шелковых халатов. Спали мы сейчас на дорогущем шелковом белье с яркими фантастическими рисунками. Вначале это меня раздражало, ведь моя модерновая квартира в минималистском стиле, над оформлением которой поработал профессиональный дизайнер, превратилась в подобие восточного базара. Но я так любил Антона, что вскоре перестал обращать на это внимание. А потом даже нашел в этом своеобразную прелесть, потому что краски этих вещей были сочными и яркими и создавали праздничное и какое-то карнавальное настроение. Антон уверял меня, что в таком обрамлении я выгляжу гармонично, эффектно, таинственно и крайне сексуально. Он обожал смотреть, как я лежу обнаженный на алой шелковой простыне. Но я обычно не давал ему до конца насладиться этим зрелищем, хватал его и бросал на этот алый шелк. Счастье не оставляло нас ни на минуту. И в отпуск мы отправились все в том же безоблачном мироощущении.