Юта молчала, сжавшись в комочек. Арман с шумом втянул в себя воздух.
Двести лет он не разговаривал с особами женского пола, да и вообще ни с кем не разговаривал, кроме себя. Ему стоило большого труда придать своему хрипловатому голосу оттенок, который с некоторой натяжкой можно было бы назвать мягкостью:
— Ну, послушай, принцесса, я тебя не пугаю, не бью тебя, не кричу даже… Ты же играла, пока меня здесь не было? Ну так сыграй сейчас, а я хочу на это посмотреть.
Юта всхлипнула и решила, что терять все равно нечего.
Дома она любила играть с хрустальными бокалами — водить влажным пальцем по их краю и слушать мелодичный звук, который при этом получался.
Она робко оглянулась — Арман отошел, чтоб не пугать ее.
Тогда она быстрым мальчишечьим движением запустила палец в рот, послюнила, потом шагнула вперед и провела по краю ближайшей скляночки.
Мягкий, чистый, необычный звук родился под замурзанным пальцем, наполнил скляночку, разбудил гроздья прозрачных шаров, которые откликнулись резонансом; разросшись и обогатившись, звук усилился серебряными трубами, отразился от каменных стен и совершенно потряс своего единственного слушателя — Армана.
Юта провела пальцем по краю другой скляночки — звук изменился, теперь это был аккорд. Арман, сбитый с толку, туго накручивал на палец выдернутый из макушки волосок.
Юта перестала играть и обернулась.
Она выжидающе смотрела на него — долговязая девчонка в лохмотьях, а музыкальная громадина за ее спиной все пела, не желая умолкать после тысячелетнего молчания.
Арман с трудом сглотнул. Спросил тихо:
— Ты когда-нибудь видела такой инструмент, играла на нем? Где?
Юта перевела дыхание — опасности, кажется, не было. Ответила несмело:
— Нигде не видела… У нас такого нет… Я просто, ну, догадалась, как вы на нем играете…
— Как Я на нем играю?!
Юта отшатнулась. Арман, пожалуй, мог напугать кого угодно.
Вечером она сидела в кресле, в зале, перед камином. Это было то самое кресло, в котором она впервые пришла в себя, оказавшись в замке и приняв Армана за освободителя. Воспоминание это теперь заставляло ее краснеть.
На смену Ютиным лохмотьям пришла теперь какая-то хламида из Армановых сундуков — тот справедливо рассудил, что принцесса не должна выглядеть, как бродяжка, это может отвратить освободителя в самый последний момент. Юта помылась и причесалась; стакан выпитого вина окрасил ее впалые щеки здоровым румянцем и помог на время позабыть о своих злоключениях. Арман, сидящий по другую сторону стола, отметил с удивлением, что у пленницы довольно ясный и осмысленный взгляд — хотя, конечно, это не затмевает явных недостатков ее внешности.