Он не найдет дороги домой. Он ослабеет. Молния убьет его.
Загрохотал гром, будто спеша подтвердить эти ее мысли. Тогда Юта высунулась из-за зубца и показала небу язык.
Она помнила, где хранятся факелы. За раз удавалось принести всего десять-двенадцать; Юта боялась, что не успеет.
Факелы, горой сваленные на верхушке башни, немедленно промокли. Она не знала, займется ее костер или нет.
Упав в темноте, она ободрала колени, переломала все ногти на правой руке и больно ссадила щеку.
Огниво нашлось на камине; руки не слушались, искра не высекалась, факел не желал гореть.
Неконец, покачиваясь, она донесла огонь до башни. Ветер, расхохотавшись, тут же задул его.
Она повторила весь путь сначала, и, всем телом прикрывая огонь от ветра, сунула факел в груду таких же факелов, но залитых водой.
Огонь задымил и, как показалось ей, погас. Она готова была уже заплакать, когда из-под горы сваленных на башне факелов выполз неуверенный дымок.
Юта отступила. Костер вдруг вспыхнул, немного опалив ей волосы. Факелы у Армана были на редкость хороши, и Юте пришлось уступить площадку, окруженную каменными зубцами, бушующему огню.
Ветер бессильно ярился, только раздувая пламя на верхушке башни. Хлестал дождь, пылала груда осмоленных палок, Юта стояла внизу, на темной лестнице, и сжимала ладони.
Увидит? Или уже мертв? Увидит?
Арман увидел, но не сразу сообразил, что это не мираж и не видение.
Огонек казался далеким, слабым и маленьким. Но это был единственный маяк в этой мешанине из неба, воды и смерти.
И он полетел на огонек, бросаясь в сторону всякий раз, когда слышал над головой негромкий треск, предвещающий очередной разящий удар.
Море разевало сотни жадных пастей, окруженных пенными губами. Море хотело пожрать дракона.
Но огонек близился, и рос, и оборачивался костром, и вставала из темноты громада замка, и, последним усилием увернувшись от молнии, он бросил измученное драконье тело во Врата.
* * *
Утром небо очистилось. Площадка на вершине западной башни хранила следы пожарища — черные угли, черная копоть на камне, белесый пепел.
Арман прошелся по пеплу, и ноги его проваливались по щиколотку, оставляя за собой глубокие бесформенные следы — Арман хромал.
Руки его, особенно правая, болели и ныли от плечей до самых кончиков пальцев. Губы растрескались, глаза воспалились и едва выглядывали из припухших век. Горло потеряло способность издавать членораздельные звуки, и говорить поэтому приходилось шепотом.
— Я видел отца, — шепотом же сказал он Юте.
Та, сдержанная внешне, но изнутри переполненная сознанием собственного героизма, удивилась: