Гладкий, как боровок, Шпалера отчего-то ежился и чувствовал себя крайне неуютно в своем строгом костюме. Новый костюм повсеместно жал, а любимый, молочно-белый, от Гуччи, удобно разношенный и обмятый, он больше не наденет никогда. Вчера, на встрече с горожанами, он вновь уговаривал обиженных сосенчан «жить дружно». В ответ его забросали целлофановыми пакетами с дрянью. Шпалера торопливо, насколько позволяла выдающаяся комплекция, прошмыгнул на трибуну и встал одесную от владыки. Вскоре все почетные гости выстроились по ранжиру.
Из шести динамиков грянул хор «Славься!».
Едва стихла запись, до трибун долетели треньканье балалайки, визг гармони и резкий петушиный тенорок.
С вершины голубой пирамиды хорошо просматривалась пойма Забыти, часть Царева луга и дорога, ведущая к монастырю. Там толпился народ, которому не хватило места на площади, и резвились невесть откуда взявшиеся скоморохи. Рыжий мужичонка в пестрой рубахе наяривал на балалайке. Бурый, лоснящийся медведь играл на гармони, кувыркался и потешал народ. Жемчужной россыпью взлетали и кружили над Царевым лугом белые голуби. Люди тесно окружили скомороха.
— Ой, вы, други, гости званые!
Сапожки на вас сафьянные!
Становой кафтан — индийская парча.
Речь орлиная смела и горяча! —
выводил скоморох, и голос его был удивительно четко слышен на площади.
— Все вы бровью в соликамского бобра,
русской совестью светлее серебра!
Изреките ж песнослову-мужику,
где дорога к скоморошью теремку?
Где тропинка во церковный зелен сад,
где под сосенкой зарыт волшебный клад —
Ключ от песни всеславянской и родной,
что томит меня дремучею тоской?
— Что он там несет? — нахмурился владыка. — Вы что, заказывали самодеятельность?
— Никак нет! — по военному четко отчитался Шпалера. — Это форменное безобразие под маской самодеятельности.
— Ой вы, други — ясны соколы!
Счастье есть, да бродит около, —
пел скоморох, в пояс кланяясь «народным дружинникам». Они уже две ночи подряд усмиряли неистовые страсти на месте сгоревшего рынка.
— Сердце, сердце, русской удали жилье!
На тебя ли ворог точит лезвие?
Цепь кандальную на кречета кует,
чтоб не пело ты, как воды в ледоход.
Не вздыхало бы от жаркой глубины:
«Где вы, вещие Бояновы сыны?»
И люди вторили песне, плескали в ладони, просили спеть еще и бросали под ноги певцу денежные купюры.
— А ну-ка покажи, Миша, — обратился вожак к медведю, — как Шпалера взятки берет.
Медведь одной лапой прикрыл глаза, а другую протянул к толпе ладошкой вверх.
— А теперь покажи, как от народа правду прячут.
Медведь передними лапами схватил себя сзади за