Простившись с крестным, Севергин отправился домой. Чтобы загрузить мысли работой, он по пути завернул в киногруппу и остолбенел. По тропинке навстречу к нему шла Флора. Длинная вышитая льняная рубаха сквозила на солнце, венок из лилий прижимал пышные волосы цвета воронова крыла.
— Это вы! Как хорошо! — Она ласково оглядела его. — Вот, приехала поговорить с режиссером, а тут радостная новость — Лада нашлась!
— Не может быть! — пробормотал Севергин.
Доверчиво улыбаясь, Флора протянула ему свой мобильник с «письмом»:
«Я в порядке выручи сестренка».
— Я звонила в театр, ее труппа на гастролях. Может быть, ее срочно вызвали на замену? С Ладой никогда ничего не знаешь заранее.
— А что значит «выручи»? Заплати неустойку?
— Нет, Версинецкий предложил мне доиграть ее роль. Героиня становится чуть более возрастной. Мы с Ладой очень похожи, только я — ночь, а она — день, вернее розовое утро.
— А вы уверены, что это пишет Лада?
— А кто же еще? Кстати, сегодня ночь на Ивана Купалу, будет съемка языческих игрищ.
— Что за игрища?
Папоротник в чаще ночью расцветет,
Огонек дрожащий всех с пути собьет, —
пропела Флора своим колдовским голосом, от которого у Севергина сладко заныло внутри.
— А вдруг именно вам повезет найти Перунов цвет! Кто успеет сорвать его, будет богат.
— Да я и так не беден. Что-то рановато вы Купалу празднуете, до седьмого июня еще десять дней.
— Языческие праздники всегда в полнолуние. Так ровно в полночь! — крикнула вдогонку Флора.
Проезжая по селу, Егор остановился на месте обычного сельского схода, у магазина. Рядом на автобусной остановке ожидали транспорта местные жители. На завалинке «колоколили» нарядные старухи в белых праздничных платочках. Севергин вышел из машины, поздоровался и присел рядом, прислушиваясь к разговору. Председательствовала внезапно ставшая знаменитой бабка Пераскея, по паспорту Прасковья Тяпкина:
— Бают, клад у него в Утесе зарыт, вот он и ходит кругом. А как Царев луг разрыли, так и вовсе ему покоя не стало, кажну ночь ходит и вздыхат, а кровища-то с сабли так и капат, и капат…
А этой ночь снова во двор вызыват:
«Схороню, — говорит, — бабка, в твоем погребе наговорный кистень. Огнем будут тебя жечь, лютой пыткой мытарить, никому не открывай место, где спрятано. В этом наговорном кистене — сила могучая и силе той нет конца! За тем кистенем я к тебе опосля нагряну. Ужотко погуляет он по Руси!»
А уж собой хорош, чисто сокол.
«Была б ты помоложе, бабка, умыкнул бы я тебя, а так — спи, отдыхай, я на карауле буду». Так и сказал.
— Словят твоего сокола, бабушка, беспременно словят, — подал голос Севергин.