Я знаю, что был неправ. Да, Стена пала, и процесс освобождения казался необратимым, но кто мог гарантировать это на сто процентов, Джулия? Те, кто пережил Пражскую весну? Или наши демократы, оставившие с тех пор безнаказанными столько преступлений и несправедливостей? Возможно ли сказать с полной уверенностью, даже сегодня, что Россия навсегда избавилась от своих вчерашних деспотов? Так вот, я испугался, я действительно безумно испугался, как бы диктатура не захлопнула едва раскрывшиеся двери и не погребла тебя в своей тоталитарной могиле. Испугался того, что меня, отца, навсегда разлучат с родной дочерью, но не потому, что она сама этого захотела, а потому, что так решила за нее диктатура. Я знаю, ты никогда мне этого не простишь, но если бы дело тогда обернулось скверно, я вовеки не простил бы себе того, что не подоспел к тебе на выручку. А теперь могу признаться, что в каком-то смысле я счастлив, что оказался тогда неправ.
— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил голос в конце коридора.
— Я ищу архив, — растерянно проговорил Энтони.
— Это здесь. Что вам угодно найти?
Через несколько дней после падения Стены служащие политической полиции ГДР в предвидении неизбежного крушения режима начали уничтожать все, что могло пролить свет на их деятельность. Но как ликвидировать в столь короткие сроки миллионы досье с информацией о личной жизни граждан, скопившейся за сорок лет существования тоталитарного режима?! Уже в декабре 1989 года население страны, узнав об этих происках, начало осаждать филиалы архивов Госбезопасности. В каждом городе Восточной Германии люди врывались в помещения Штази, чтобы помешать уничтожению картотеки, занимавшей сто восемьдесят километров в длину и содержавшей донесения всех видов, которые наконец-то стали доступны народу.
Энтони спросил, можно ли ему ознакомиться с досье некоего Томаса Майера, жившего в доме № 2 по Комениусплац в Восточном Берлине.
— К сожалению, я не могу удовлетворить вашу просьбу, — извинился перед ним чиновник.
— Как?! Я полагал, что закон предписывает облегчать гражданам доступ к архивам.
— Это верно, но тот же закон одновременно предписывает ограждать наших людей от любого проникновения в их частную жизнь, каковое может привести к плачевным последствиям в результате предоставления их персональных данных посторонним лицам, — объявил служащий, выпалив единым духом этот параграф, видимо давно заученный наизусть.
— Именно в этом пункте правильное истолкование закона особенно важно. Если не ошибаюсь, первоочередной целью данного закона, который интересует нас обоих, является обеспечение каждому желающему свободного доступа к досье Штази, чтобы можно было выяснить, какое влияние служба госбезопасности оказала на его собственную судьбу, не правда ли? — напомнил Энтони, в свой черед повторив текст, написанный на табличке у входа в помещение архива.