— Ты с ума сошел! Что ты затеял? — крикнула она, еле удержав машину на опасном вираже.
Теперь было уже слишком поздно менять ряд. Под возмущенный хор автомобильных гудков Джулии поневоле пришлось взять курс на север.
— Очень остроумно! Мы едем в сторону Брюсселя, а Париж остался позади!
— Я знаю. Но если тебя не слишком утомит долгое сидение за рулем, то через шестьсот километров после Брюсселя мы окажемся в Берлине; по моим расчетам, это займет примерно девять часов. В худшем случае остановимся где-нибудь на полпути, чтобы ты смогла немного поспать. На больших автотрассах нет контрольно-пропускных пунктов, как в аэропортах, и это на время снимает нашу проблему, а вот времени у нас не так-то много. Чуть больше четырех дней — конечно, при условии, что у меня опять не случится какой-нибудь сбой.
— Значит, ты придумал все это заранее, еще до того, как мы взяли напрокат машину? Вот почему ты велел мне брать лимузин!
— Ты хочешь увидеть Томаса или нет? Тогда езжай побыстрей; мне не нужно указывать тебе дорогу, ты ведь ее отлично помнишь, не так ли?
Джулия включила радио на полную громкость и до предела выжала педаль газа.
* * *
За прошедшие двадцать лет автотрасса существенно изменилась к лучшему. Через два часа они уже миновали Брюссель. Энтони большей частью хранил молчание и только изредка что-то бурчал себе под нос, глядя на окружающий пейзаж. Джулия улучила момент, когда отец не смотрел в ее сторону, и незаметно повернула зеркальце заднего вида так, чтобы наблюдать за ним. Энтони убавил звук радио.
— Скажи, ты была счастлива, когда училась в Школе изобразительных искусств? — спросил он, нарушив наконец молчание.
— Я не очень-то долго там пробыла, но зато обожала то место, где жила. Вид из моей комнаты был бесподобный. Сидя за рабочим столом, я могла видеть крыши Обсерватории.
— Я тоже обожал Париж. У меня связано с ним много воспоминаний. Мне даже кажется, что именно в этом городе я хотел бы умереть.
Джулия поперхнулась.
— В чем дело? — спросил Энтони. — Что у тебя с лицом? Я опять сказал что-нибудь неподобающее?
— Нет-нет, все в порядке.
— Какое там «в порядке», ты выглядишь так, будто увидела привидение.
— Дело в том, что… мне трудно это выговорить, потому что звучит настолько невероятно…
— Ну не тяни, говори же!
— Ты ведь и умер в Париже, папа.
— Неужели? — удивленно воскликнул Энтони. — Надо же, а я и не знал.
— Разве ты ничего не помнишь?
— Видишь ли, программа переноса моей памяти в электронный мозг заканчивается моим отъездом в Европу. После этой даты — сплошная черная дыра. Я думаю, что так оно и лучше, вряд ли мне было бы приятно вспоминать обстоятельства собственной смерти. В конечном счете нужно признать, что временные рамки данного устройства — неизбежное, но необходимое зло. И не только для родных покойного.