Девушку удивил не только ответ, но и перемена тона. Она внимательно посмотрела на полинявший ковер: звездное небо и луки со стрелами. Сложный рисунок прекрасного панно сочетал в себе голубой, винно-красный и темно-зеленый цвета с вкрапленными кое-где кремовыми и золотыми пятнышками.
– Видимо, ваша мама была прекрасной рукодельницей, – заметила Джози. – Я и сама немного шью и вышиваю, но никогда не осмелилась бы замахнуться на такую вещь.
Она снова взглянула на Льюка. Свет в его глазах, прикованных к ковру, преобразил его: он стал более доступным, менее грозным. И еще более привлекательным.
Прекрати, приказала она себе и снова занялась ковром.
– Изысканная работа, я думала, что вещь антикварная.
Льюк взглянул на нее с кривой усмешкой, и теплая волна симпатии пробежала у нее внутри; сдержанность давалась Джози с большим трудом.
– Вещь кажется антикварной, потому что я ее здорово потрепал, – сказал Льюк. – Ковер служил мне и одеялом на пикниках, и спальным мешком, и тентом, и подстилкой под седло. Чем угодно!
– Значит, этот ковер ваш, – пробормотала Джози, снова глядя на прекрасный образец рукоделия. – О, я вижу в углу ваше имя! И рядом с ним вышито еще что-то, но отсюда не различишь. Что там такое?
– «Стремись к звездам».
– Великолепно. – Джози не отрывала глаз от вышивки, а душа ее наполнялась восторгом: какие прекрасные слова завещала мать сыну! Слова, внушающие уверенность и отвагу, вдохновляющие на подвиг.
Как не похожи они на приземленные наставления моих родителей, думала Джози. Она проглотила ком, вдруг образовавшийся в горле, и сказала:
– Эта вещь, видимо, много значит для вас.
Льюк кивнул.
– Я так любил это одеяло, что чуть не истер его до дыр. Оно превратилось бы в лохмотья, если бы его не спасла Консуэла. Когда мне было шестнадцать лет, она отняла его у меня, сказав, что это слишком красивая вещь, чтобы вот так погубить ее.
– А сколько труда потребовалось на то, чтобы его сделать, – сказала Джози, изучая необычный рисунок. – И сколько любви. Думаю, поэтому вы к нему так привязаны.
Когда Льюк мельком встретился с ней взглядом, его темно-карие глаза вдруг обрели цвет тающего шоколада, и это произвело на нее неожиданное действие: в душе потеплело.
– Когда мать дарила мне этот ковер, она сказала так: «Если ты где-то заблудишься, взгляни на эти звезды – они укажут тебе путь».
– Она хотела сказать: «Не отступай от своей мечты».
Льюк улыбнулся, мелкие морщинки у глаз стали похожи на следы взлетающих ввысь звезд, изображенных на ковре-одеяле.
– А вы схватываете все быстрее, чем я, – сказал он. – В те времена я думал, что мать имеет в виду ориентацию в ночное время. Когда мать умерла, – он снова взглянул на стену, – я ложился в кровать, накрывался ковром и представлял себе, что это она приходила, чтобы получше укрыть меня перед сном. Я думал: она жива, сидит сейчас в холле, совсем рядом, читает или шьет. Наверно, года два мне удавалось заснуть только так.