Ладони Ричарда странствовали по ее груди, опаляя своим жаром, зажигая ответный огонь. Губы следовали по пути, проложенному руками, оставляя влажную, чувственную, горячую дорожку на мягких холмиках, возвышающихся над корсетом. Язык нырнул в ложбинку между грудями, а пальцы скользнули под ткань, лаская соски.
Пусть он не любит ее, но вот в этом они равны.
Равны в этой отчаянной потребности, в этой неоспоримой, неугасимой жажде.
Какой-то малой частью сознания, которая еще работала, Ли услышала где-то на расстоянии, где-то в холле голос Рейчел. Он становился громче и ближе. Ричард оторвался от жены. Он посмотрел в ее глаза, и его взгляд был темным, грозовым и полным страстного желания, потом он вновь завладел ее губами в требовательном поцелуе, который прогнал остатки разума и здравомыслия.
Они разъединились, потом снова слились, словно никак не могли оторваться друг от друга. Языки соприкасались и исследовали, углублялись и вкушали. Ноги переплелись, пальцы искали до тех пор, пока она едва не взмолилась отнести ее в постель.
Наконец он оперся локтем о стену, но не сделал ни одного движения, чтобы проложить приличествующее расстояние между ними.
Его бездонные глаза пристально вглядывались в черты Ли, потом он улыбнулся своей дьявольски неотразимой улыбкой.
– Значит, ты скучала по мне? А я-то думал, что ты собиралась воспользоваться тем молотком, что лежит наверху лестницы, чтобы огреть меня по голове.
– Без сомнения, ты этого заслуживаешь, – отозвалась Ли. – Но ты, хитрец этакий, так искусно отвлек меня, что я и думать об этом забыла.
Он рассмеялся, и звук его глубокого, зычного голоса, зазвенев на нервных окончаниях, растекся по ее телу, как шоколад на языке, похоронив неловкость их последнего расставания под веселостью и непринужденностью.
Горло болело от сдерживаемых слов, которые так хотелось сказать, но она не станет надоедать ему своими желаниями или требованиями, которые он не хочет, не может исполнить. По крайней мере в данный момент. Она терпелива. Она подождет.
Ричард отступил назад как раз в тот момент, когда Элисон вбежала в двери.
– Это мой дядя, герцог! – прокричала она, прыгая в его протянутые руки.
Он закружил ее, прижал к груди, и лицо его было открытым, незащищенным. Выражение глаз говорило о глубокой любви и о какой-то отчаянной, глубоко запрятанной тоске.
Низкий проникновенный голос звучал мягко и успокаивающе, когда Ричард нес Элисон к канапе.
– Я скучал по тебе. А ты по мне?
– Мм, – сказала Элисон, и ее черные кудряшки запрыгали вокруг личика. – Но я ездила по магазинам с тетей Ли.