Анджей встал, растолкал официанта и заставил его опять поставить кассету с мелодией из «Серенады Солнечной долины». Он сидел на табурете, едва заметно покачиваясь в такт музыке, и курил сигарету за сигаретой. Когда кассета закончилась, бросил на стойку двадцать долларов и разбудил девицу, спавшую сидя за столом.
В машине он насвистывал песенку, которую играл когда-то в комнате под самой крышей своего родного Вильно. На душе было легко.
Ночами Маше казалось, будто по дому кто-то ходит.
Она спала в мансарде, вплотную придвинув кровать к большому окну. Она соскучилась по звездам и шелесту листьев на ветру. В ее больничной палате окна были покрыты белой краской и забраны решеткой. К тому же там были двойные рамы и никакие шумы извне не долетали. Маше казалось порой, что она оглохла и больше никогда не услышит щебета птиц, шелеста листьев, плеска и журчанья живой, а не водопроводной воды.
Ее спасло то, что в палате было радио. По нему транслировали программу, по которой с утра до вечера звучала классическая музыка. И никакой информации. Первое время ей так хотелось услышать новости. Ей казалось, из них она каким-то образом узнает, где Ян и что с ним. Сиделка изредка приносила газеты. Как правило, это была «Неделя». Маша прочитывала ее от корки до корки. Очень скоро она поняла, что это занятие так же бессмысленно, как и ее вопросы к медперсоналу клиники относительно судьбы Яна, – никто ничего не знал, а может, это было притворство.
Когда умер Черненко и к власти пришел Горбачев – об этом Маша узнала от той сиделки, которая приносила газеты, – несколько недель к ней не заходил никто, если не считать разносчицу еды. Потом как-то утром пришли двое в белых халатах и повели ее в кабинет главного врача. Там сидел мужчина в штатском неприметной – кагэбэшной – наружности. Машу оставили с ним с глазу на глаз.
– Мы можем выписать вас отсюда в любую минуту, – сказал мужчина, глядя на Машу глазами неопределенного цвета. – Но вы должны дать подписку, что никогда не будете разыскивать своего брата, упоминать его имени в разговорах с кем бы то ни было, а также никому не расскажете о том, что видели его.
– А если я не выполню ваше условие? – спросила Маша. – Что тогда?
– Тогда нам придется его устранить. – Он сделал резкое движение лежавшей на столе рукой, словно сбрасывая на пол мусор. – Другого выхода у нас нет.
– Где он сейчас? – Маша тут же поняла бессмысленность своего вопроса.
– У нас. И ему, уверяю вас, ничего не угрожает, пока вы будете держать язык за зубами.
– Я не хочу, чтобы меня выписывали, – твердо заявила Маша. – Мне здесь хорошо. Можно вас кое о чем попросить?