Пьер умолк, намереваясь шагнуть вперед.
– Стой! – крикнул Николай, загораживая Нелидову дорогу. – Какой-такой Дантес?
Пьер скривил губы.
– Что ты в самом деле пристал? Я же сказал тебе: Пушкин убит! Пусти! А Дантес – француз, сын посланника… Ну, дай же пройти!
Медленно отступив в сторону, с каким-то отсутствующим взглядом, почти бессознательно пропустил он Нелидова мимо себя. Мысли его в эту минуту были далеко: в никогда еще не виданном, представлявшимся лишь в мечтах Петербурге.
В тот день никто из учителей не сказал гимназистам о смерти Пушкина, даже Туношенский на уроке словесности. Словно в рот воды набрал.
– Ну почему, почему тогда все молчали? – словно разговаривая сам с собою, воскликнул Николай.
– Это вы о чем? – изумляясь, спросил учитель. Николай объяснил.
Откинув голову назад, Иван Семенович тяжело задышал, борясь с приступом кашля. Потом глухо сказал:
– В тот день было запрещено произносить в классах имя Пушкина. Понимаете, запрещено! А лишиться должности кому хочется. Не так же просто найти новое место, имея аттестат вольнодумца.
Глаза учителя вдруг загорелись каким-то необычно ярким светом.
Сделав несколько нервных шагов по комнате, он остановился рядом с Николаем и мягко опустил ему руку на плечо.
– Запомните, Некрасов! – как-то необыкновенно сурово и проникновенно произнес он. – Придет грозный час расплаты за Пушкина. И, может быть, вы окажетесь свидетелем и участником этого события.
Иван Семенович снова закашлялся, вытер пот на лбу. Взгляд его стал грустным, безнадежным.
– Вы, кажется, тоже пишете стихи? – неожиданно спросил Топорский. Николай стыдливо промолчал.
Иван Семенович скрылся за шторами. Скоро он вернулся оттуда с тоненькой серой тетрадью в руках.
– Это полезно вам прочитать, – протянул он ее Николаю. – Только для вас. Никому не показывайте. Надеюсь, вы умеете хранить секреты?
Конечно, Николай умеет хранить секреты. Слава богу, не маленький! Иван Семенович может быть спокоен. Тетрадь будет упрятана в самое укромное место. А завтра он вернет ее.
– Не хотите ли еще журналов? – подошел к столу Топорский. – Правда, не совсем свежие. Вот «Телеграф», а это «Телескоп»…
Висевшие на стене старинные часы пробили одиннадцать. Николай заторопился.
Шинель была волглая, сырая. От нее тянулся легкий парок. Но Николай не замечал ничего. По скрипучим деревянным тротуарам спешил он домой. Что это за таинственную тетрадь дал ему Иван Семенович? Поскорее бы раскрыть, прочитать!
А над городом нависло серое небо. Плыли рваные, клубящиеся облака. Сквозь мглистый туман сеял по-осеннему мелкий дождь. Очень невесело начиналось красное лето.