- К… ка-ак… это?
- Ну, задышал! Сам же только что… Так вот, убил, - Владу две пули в глотку посадил, третью в глаз, - control and monitoring, - а Мятого Бубна… я его ножом, Гришка. Тихон из Чечни привёз, на память, «Катран» называется, его там на войсковых испытаниях опробовали… Хороший нож. Теперь он у меня, и тоже, - это тоже такая память… Я никогда не забуду всего этого, и… Гриша… и Тихона мне… сука! Прости. Давно не плакал, сука. Прости, Гришка, как-то сами слёзы… Во-от… Чо молчишь-то?
- Я… Илюшенька, я… а что сказать? Я тоже сейчас заплачу!
- Не надо, всё ведь теперь хорошо, самурай… А вот ты знаешь, я ведь чуть не умер. Сам. Когда Тишу убили, когда я потом… ладно, это я не знаю, надо ли рассказывать. Одно скажу про Тишу, - я ведь его любил, как думал никогда и никого не полюблю. А его не стало, вот я чуть и не… Потом чо-то, как-то… Думаю… - нет, не так, не думал я, я ведь с Тишей разговаривал. Понимаешь? С ушедшим Тихоном. Ну, я не знаю, это, наверное, что-то нервное у меня было, а может быть, и нет. Я ведь… Блин, я даже слышал, как он смеялся иногда, сверху откуда-то, что ли… Нет, конечно, это он, его слова, его смех внутри у меня звучали, это у меня в душе до сих пор живёт, и не уйдёт уже от меня! Это Любовь, Гришка, понимаешь, вот Тихон и не ушёл тогда до конца, он всё время со мной, и по сейчас, и навсегда, - но внутри… А вот тогда, сразу после смерти он сто пудов рядом был, говорю же, сверху как-то так, - снаружи, - ведь он же не мог до конца уйти, пока не убедился, что со мной всё тип-топ. Он очень хотел, чтобы у меня всё было тип-топ. Он и все эти бабки, с ними всё замутил, чтобы у меня по жизни всё тип-топ было… стало. А сам…. Он не был уверен, что мне с ним будет хорошо. А мне было хорошо, - блядь, «хорошо», это не то слово, - Любовь. Но именно Любовь… Он же не мог, чтобы у нас продолжалось всё вот так, как было. Вот он и решил, - если получилось бы так, как он планировал, то мы бы вдвоём были уже в порядке, и никаких больше, на хуй… Ну, а уж если… - ну, он так думал, - то чтобы у меня… хоть и без него уже, но чтобы всё было у меня в порядке.
- Илюша…
- Так, ты лучше меня щас не перебивай, лучше! Гришка, очень всё это непросто, пойми, и решиться рассказать про это всё, и рассказать непросто. Так что, не перебивай, я тебя прошу.
Илья убирает со своей груди мою руку, - оказывается, я положил ему на грудь руку, и сам не заметил когда, - и, оказывается, так мне лучше всё это слушать, голос Ильи я слушаю ушами, и всем своим лицом, - а сердце Ильи, его верное огромное сердце, - оказывается, его можно тоже слышать, - вот так, ладонью, - и я слышу, оказывается… Но вот Илья убирает мою ладонь со своей груди, - жаль, у меня в ладони сразу как-то пусто, - встаёт с дивана, быстро проходится по кругу маминой комнаты, на ходу успевает, - на бегу, почти! - треснуть котяру по шее, и успевает погладить Малыша, который тоже лежит на диване, в ногах, потом Илья, - мой Ил-2! - мой! - снова падает на диван, рядом со мной, - мой, сука! - жалко, что меня с ним не было! Сука! - мало этому… Бубну этому! - мало… И я тесно-тесно прижимаюсь к Илье, ведь я… Блядь, блядь и блядь, - я его люблю… Нет, не так, - что значит, люблю? - я Илью ЛЮБЛЮ. Вот так. ЛЮБЛЮ! Слова, слова…