- Хорошо, Ил, как скажешь, - не буду я тебя перебивать.
- Ух, ты! Надо же, как меня все слушаются! Пойти, в «Наших» записаться, что ли… А что? Очень даже… Учитывая мою психофизическую составляющую, в специальной литературе именуемую «харизмой»… Лет так… через… Г-н Президент.
- Да ну! Илья!
- Молчать, сказал, электорат самурайский! Хотя… мда, ты прав, самурай, - ведь прошлое. Оно у меня… Что ж, дальше, про моё прошлое. Это, видишь ли, была середина моей истории, Гришка. Про Тихона, про деньги, немного я тебе про Мятого Бубна рассказал, - это, про Мятого Бубна, было очень тяжело рассказывать, а ведь, говорю же, это я тебе совсем немного ещё рассказал, и уж, конечно, не всё. Но самое трудное, это начало. Ну, про детский дом ты знаешь, и про то, что я с него сорвался, тоже знаешь. А почему? Потому что меня там ебали. Все. В смысле все старшаки, - блин, а может и не все, я не помню уже, но, думаю, что все, кто меня хотел выебать, тот выебал. Ну, там всех ебали, - старшие младших, - как только десять лет исполнится, - всё, порядок, ты уже не целка, - хм, «юный барабанщик, ты уже не мальчик», - такая у нас в детдоме шуточка была распространена. Старшие младших, - Гришка, это страшно, когда младших, в обязаловку, ебут старшие. И то страшно, что самих старших, когда они были младшими, тоже, те, предыдущие старшие, которые тоже ведь, в свой черёд, были младшими… Запутано, да? Нихуя, самурай, - то есть, может, на словах это и запутано, а в реале всё было просто и ясно до ужаса. Сначала ебут тебя, а потом ебёшь ты. И тоже в обязаловку, - ведь… ну, это ясно. Наверное, и я бы, тоже, когда стал «старшаком»… не знаю, - хм, а чем я лучше других? Но всё так обернулось… плохо очень. Для одного моего друга, - Лёшка такой там у меня был, умер он, чо-то раз старшаки увлеклись, перепили, что ли, - и Лёшка Петляков умер. А я… Я посмел… попытался сказать. И мне пообещали, что я буду следующим, - ну, я и подорвал. Всё. То есть, всё с детдомом, - потом-то дохуя ещё чего: улица, побирался я, воровать пытался, бригада таких же, как я у Трёх Вокзалов… Это в Москве. Вот, а потом Мятый Бубен…
Илья вдруг смеётся! Что? Я вскидываюсь, - уж очень как-то… смех у Ильи очень весёлый, добродушный даже, - вот я и вскидываюсь, - а ведь так мне хорошо сейчас с ним лежать было, я уже даже не под боком у него, - ведь мы вдвоём лежим на мамином неразложенном диване, - тесно, - и я головой у него на груди лежу, а рукой обнял его за талию, другой рукой, всем кулаком мну его суперную мастерку с эмблемой “practical shooters” на плече, но я вскидываюсь, смотрю Илюшке в лицо, - близко-близко, - что?