– Но ведь это ничего не изменит. Всем известно, что я возлюбленная Наполеона! – вскричала Марианна с некоторым вызовом.
– Нет. Возлюбленная Наполеона – некая Мария-Стэлла, но не дочь маркиза д'Ассельна… Не заблуждайся, дитя мое, в нашей семье место королевской фаворитки никогда не считалось почетным. Тем более что тут речь идет о фаворитке Узурпатора. Я никогда не позволю соединить имя твоего отца с именем Бонапарта!
Горечь разочарования стала сменяться в душе молодой женщины позывами гнева. Она знала, она всегда знала, каким непримиримым роялистом был Готье де Шазей, но она не могла себе представить, что верность королю распространится на взаимоотношения с нею, его крестницей, которую он с детства так любил.
– Я рассказала вам, как этот человек поступил и как он обращается со мною сейчас, крестный, – сказала она с грустью, – и вы хотите, уж не знаю во имя какой политической морали, заставить меня оставаться прикованной к подобному отверженному!
– Ни в коем случае. Просто я хочу, спасая от Кранмера, спасти тебя от тебя самой. Ты не создана для того, хочешь ты этого или нет, чтобы связать свою судьбу с судьбой Наполеона прежде всего потому, что ни Бог, ни мораль, простая человеческая мораль, а не то, что ты называешь политической моралью, не допустят этого. Узурпатор идет к своей гибели. Я не позволю тебе погибнуть вместе с ним. Пообещай мне навсегда отказаться от него, и я обязуюсь через две недели расторгнуть твой брак.
– Но это же чистейший шантаж! – вышла из себя Марианна, тем более уязвленная, что кардинал повторил ей, правда другими словами, то, что Талейран уже сказал раньше.
– Может быть, – спокойно признал прелат, – но если ты хочешь обесчестить свое подлинное имя, пусть это будет имя англичанина. Когда-нибудь ты поблагодаришь меня…
– Не думаю! Даже если бы я хотела дать вам такое обещание и даже если бы я согласилась собственноручно уничтожить дающую мне жизнь любовь, я не смогла бы сделать это! Вы еще не все знаете, ваше преосвященство! Итак, узнайте же всю правду: я ношу под сердцем ребенка, и этот ребенок – его, вы слышите, это ребенок Бонапарта.
– Несчастная!.. Безумная!.. Более безумная, чем несчастная! И ты смела говорить, что снова хочешь стать маленькой Марианной из Селтона? Но между тобой и твоими предками встало непоправимое!
На этот раз спокойствие Готье де Шазея разлетелось вдребезги от подобного открытия, а ничуть не обеспокоенная и даже не смущенная Марианна испытывала неудержимую радость наслаждения торжеством, словно этот ребенок, в еще неосязаемом состоянии укрытый тайной ее тела, уже мог отомстить за пренебрежение роялистов и ненависть эмигрантов к его отцу. Ледяным тоном она заметила: