– Угнетенным? Не похоже, чтобы что-нибудь могло вас угнетать, крестный.
– Потому что я стараюсь не показывать этого? Приходит старость, Марианна, а вместе с нею и усталость. Останься, дитя мое! Нам необходимо, и тебе и мне, побыть вместе, забыть, что существуют монахи, войны, интриги… главным образом, интриги! Согласись… в память о прошлом.
Тепло вновь обретенного доверия совершенно изменило атмосферу торжественного ужина, немного позже собравшего главных участников прошедшей церемонии в античном пиршественном зале виллы. Это было громадное, высокое, как собор, помещение с полом из черных мраморных плиток, с удивительными плафонами на потолке, где повторялся герб Сант'Анны: на песчаном поле сражающийся с золотой гадюкой единорог. К тому же этот герб позабавил Марианну, которая, сравнивая его со своим фамильным гербом, где красовались побеждающий леопарда лев Ассельна и сокол их родственников Монсальви, нашла, что это составляет своеобразный геральдический зверинец.
Стены зала, расписанные яркими фресками неизвестного художника, с очаровательной наивностью рассказывали легенду о единороге. Это была первая комната виллы, которая действительно понравилась Марианне. Исключая роскошно сервированный и украшенный стол, здесь было меньше золота, чем в других местах, и это создавало ощущение покоя и располагало к отдыху.
Сидя за длинным столом против кардинала, она отдавала честь яствам с такой непринужденностью, как если бы находилась в своем особняке на Лилльской улице. На старого маркиза дель Каррето, туговатого на ухо, не приходилось рассчитывать, как на приятного собеседника. Зато граф Жерардеска был полон воодушевления и оживленно говорил без умолку. Во время смены блюд Марианна услышала от него о последних придворных сплетнях, об очень нежных отношениях великой герцогини Элизы с красавцем Ченами и ее бурной любви с Паганини, дьявольским скрипачом. Ему также совершенно точно известно, что сестра Наполеона рада будет причислить к своему двору новую княгиню Сант'Анна, но Марианна отклонила приглашение:
– Меня мало привлекает придворная жизнь, граф. Если бы представление Ее Императорскому Высочеству мог сделать мой супруг, это было бы для меня величайшей радостью. Но при подобных обстоятельствах…
Старый синьор послал ей полный понимания взгляд:
– Вы совершили милосердный поступок, княгиня, выйдя замуж за моего несчастного кузена. Но вы бесконечно молоды и прекрасны, между тем как самоотверженность должна иметь предел. И среди дворянства этой страны не найдется никого, кто упрекнул бы вас за выход в свет или на прием в отсутствие вашего супруга, раз особое положение князя Коррадо, к несчастью, заставляет его жить затворником и скрываться.